Таланты и покойники
Шрифт:
Вика, не утаивая, поведала о коварном замысле актера подпитаться перед премьерой ее энергетикой. Раз подобное выяснилось про Марину, пусть станет известно и про нее саму, так будет для подруги безопаснее.
— А на самом деле он нас обеих всем хвалил, — заключила она. — Это была шутка. Мы с Мариной очень удивились в воскресенье, когда все поняли.
— Покойный обладал оригинальным чувством юмора, — прокомментировал Игорь Витальевич, явно довольный откровенностью собеседницы. — Рад, что теперь услышал эту историю от вас лично. Значит, вы с Лазаревой обе были в схожем
— О чем не сказала?
— О вашем конфликте с Преображенским.
— Конечно, не сказала. Что я ей враг, что ли, чтобы она стала на меня наушничать? — молниеносно среагировала Вика.
Талызин, махнув рукой, рассмеялся:
— Бог вам судья, Виктория Павловна. Похоже, честность вы не считаете добродетелью, хотя и обладаете этим качеством в полной мере.
«Неужто я наговорила лишнего? — испуганно подумала Вика. — А ведь старалась молчать! Запутал меня этот тип».
А тип буднично продолжил:
— Лазарева вообще сумела дать мне на редкость мало информации. Меньше, чем кто-либо другой. Складывается впечатление, что она что-то скрывает.
— Ничего она не скрывает, — возразила Виктория Павловна. — Она — моя подруга, уж я-то знаю!
— Именно поэтому я и пытаюсь вас предостеречь, — объяснил собеседник. — Я вижу, вы ей полностью доверяете. Впрочем, недоверчивость вам вообще не свойственна. А Лазарева вовсе не так проста. В тихом омуте, как известно, черти водятся.
— А она то же самое сказала про вас… — изумилась Вика, впрочем, быстро усилием воли захлопнув рот, дабы не ляпнуть еще чего похлеще — например, что следователь является для Марины одним из подозреваемых в убийстве.
— Серьезно? — опешил Талызин и, оживившись, добавил: — Вот видите! Простодушием тут и не пахнет. Вполне возможно, она честолюбива и связывала с успехом пьесы большие надежды, тогда угроза Преображенского могла вызвать у нее настоящую ненависть. Кстати, ее реакция на его слова была очень бурной. Она в ответ плакала и даже угрожала ему в крайне резкой и агрессивной форме.
— Чтобы Маринка плакала и угрожала? — фыркнула Вика. — Это тоже Сосновцев, что ли, наплел? Вы сами-то Маринку помните? Она голоса никогда не повысит, слова грубого не скажет, бровью не поведет. Он бы еще сочинил, что она матом ругалась и била посуду. Я — да, могу иногда, но не она.
— Между прочим, именно когда такой вот сдержанный человек выходит из себя, результат бывает непредсказуемым. Вы полагаете, большинство убийств совершается холериками? Ничего подобного. Холерик откричится и забудет, а вот что на душе у сангвиника или флегматика, догадаться сложнее. Я бы вам советовал… ну, просто не доверять ей так уж безоговорочно, вот и все.
— Она моя подруга.
— Умные женщины подругам доверяют в последнюю очередь. Кстати, весьма сомневаюсь, чтобы Лазарева доверяла вам, не тот у нее тип.
— И ошибетесь!
— Да? А вот скажите, многое ли вы знаете про ее личную жизнь? Например, есть ли у нее сейчас любовник и кто именно. Я вовсе не прошу вас открывать эту тайну мне, а лишь интересуюсь, известна ли она вам. Ведь это, наверное, основное, что
Вика старательно напрягла память. Ну да, когда Марина ночевала здесь пару месяцев назад, они полночи беседовали «за жизнь», и Вика выложила все и про Сашку, и про Лешку, и про страсть к театру. Марина внимательно слушала, сочувствовала, понимающе кивала, а вот что касается ответных излияний… их, похоже, не было.
— То есть вам ничего не известно, — с удовлетворением констатировал собеседник. — Вот видите! Лазарева — скрытная особа и неохотно пускает в свой внутренний мир.
— Она не скрытная, — твердо заявила Вика. — Наоборот, слишком часто говорит, что думает. Просто она не любит рассказывать о себе. Пусть я и не знаю чего-то пронее, но я знаю, какаяона.
Талызин, слегка нахмурившись, вздохнул.
— Дело ваше, Виктория Павловна. Я и так болтаю больше чем надо. Ладно, идите на работу, вы уже опаздываете. Нет, погодите! Сколько длится занятие кружка?
— Часа два.
— Вот к окончанию я и подойду, чтобы в присутствии всех уточнить некоторые детали. Попросите людей не расходиться.
— Но ведь некоторых не будет! Например, Галина Николаевна, и Сосновцев, и, наверное, Наташа…
— Не волнуйтесь, их тоже не минует чаша сия. Итак, до скорой встречи. Вас подвезти или предпочитаете на своей машине?
— Предпочитаю на своей.
Обалдевший поклонник исчез, и Вика поняла, что ей очень тошно. Она чувствовала, что вела себя глупо и неправильно. Вместо того чтобы холодно поставить назойливого следователя на место, она то кипятилась, то вдруг распускала нюни и откровенничала. А тот тихой сапой, незаметно выпытал все, что хотел! Он вертел ею, словно тряпичной куклой, а в душе потешался над нею. И вообще, откуда он столько знает? А если знает, зачем выпытывал мнение Вики? Или, что называется, брал ее на пушку — лишь догадывался, а она, как дурочка, попадалась на удочку и подтверждала его догадки? Отвратительно, тоскливо, хоть плачь!
Плакать было не в привычках Виктории Павловны. Позвонив Марине, она предложила:
— Давай я за тобой заеду. Надо поговорить.
В автомобиле Марина выслушала сбивчивый, однако подробный рассказ, несколько сокращенный лишь в том, что касалось нелепых обвинений следователя в адрес подруги. Та постепенно мрачнела, а под конец громко и нервно воскликнула:
— Ну и дуры же мы с тобой! Две старые глупые гусыни…
Вика, у которой на душе почему-то моментально посветлело, покладисто подтвердила:
— Дуры. А почему?
— Таких, как мы, надо сдавать под опеку, — сурово продолжила Марина, — на содержание любимому государству, поскольку индивидуумов с подобным уровнем развития ни к какой работе допускать нельзя. Даже к чистке унитазов. Ты только подумай, Вика! Мы с тобой битых три часа обсуждали убийство с разных сторон, версий напридумывали и не позаботились о той единственной и простой вещи, с которой надо было начать.
— Точно, — согласилась Вика, тут же жадно полюбопытствовав: — О какой?