Талейран
Шрифт:
— Сотню? Да ты смеешься, где я наберу столько, как ты говоришь, «верных людей»? Да мне и не нужно столько. Человек десяти-двенадцати было бы вполне достаточно. Это количество я вполне мог бы подобрать в армии, но мне нужны гарантии их досрочного продвижения по службе в случае успеха нашего предприятия.
— Можешь рассчитывать на такие гарантии: десять или двенадцать лишних полковников — это сущая ерунда для нашей армии.
После этого граф де Герри-Мобрёй попросил время на размышления и условился встретиться с Ру де Лабори назавтра в это же время.
3 апреля утром де Герри-Мобрёй (опять же по его словам) снова был в особняке Талейрана на
— Я согласен, — заявил он встретившему его Ру де Лабори, — но мне мало только твоих гарантий. Не обижайся, но я хотел бы иметь что-нибудь посолиднее. Я хотел бы увидеться с самим Талейраном и получить задание от него лично.
— Можно подумать, что ты боишься, — удивился Ру де Лабори и потрепал друга по плечу. — Смелее! Но если тебе нужны дополнительные гарантии лично от князя, ты их получишь.
После этого он попросил де Герри-Мобрёя подождать и удалился. Через несколько минут он вернулся, но не один, а в компании самого Талейрана. Князь Беневентский пожал руку де Герри-Мобрёю и, улыбаясь, кивнул головой, что, по-видимому, должно было восприниматься как его одобрение и поддержка задуманной операции…
Вроде бы вырисовывается следующая комбинация: как в свое время убийство герцога Энгиенского упрощало возведение Наполеона на французский трон, так теперь убийство самого Наполеона упрощало возвращение на трон представителя клана Бурбонов. А для Талейрана соображения целесообразности всегда были превыше любых иных соображений…
Большинство биографов Талейрана не верят в это. В частности, Жан Орьё пишет: «Авантюрист Мобрёй всплыл на поверхность. Он начал раз за разом повторять, что Талейран хотел купить его и его руками убить Наполеона. Это было неправдой, но некоторые думали, что это может быть правдой, и, даже если в это не верили, то повторяли. Талейрана мучили все эти слухи» [434] .
И все же остается бесспорным фактом, что граф де Герри-Мобрёй начал готовиться к покушению и подбирать для этого надежных исполнителей. С одной стороны, никто его не торопил, с другой — он и сам, понимая всю опасность предприятия, не проявлял особой настырности. Кому охота рисковать жизнью, когда до окончания опустошавших несчастную Францию войн оставались считаные дни. А потом через своих друзей-роялистов де Герри-Мобрёй узнал, что Екатерина Вюртембергская, жена Жерома Бонапарта, жившая в Париже на улице Мон-Блан в особняке кардинала Феша, должна была выехать в Германию. Подумаешь, информация. Мало ли кто собирался в это время покидать захваченный противниками Наполеона Париж. Но де Герри-Мобрёй был тертый калач и быстро сообразил, что родственница Наполеона поедет не одна, а повезет с собой свои драгоценности и деньги. Прикинув все «за» и «против», он совершенно справедливо решил, что пытаться заработать, атакуя окруженного преданными войсками Наполеона, гораздо более рискованно, чем атакуя на проселочной дороге одинокую карету, не имеющую никакой охраны.
434
398 Там же. P. 666.
Наведя дополнительные справки, де Герри-Моб-рёй узнал, что отъезд бывшей королевы Вестфалии намечен на 6 апреля. Предусмотрительно запасшись документами, подписанными министром полиции Жюлем Англе, де Герри-Мобрёй объявил, что выезжает в Фонтенбло, а сам вместе со своим верным помощником по имени
9 апреля в семь часов утра карета Екатерины Вюртембергской появилась в Фоссаре. Де Герри-Мобрёй, показав бумаги от министра полиции, призывавшие всех полицейских чинов Франции, префектов и комиссаров оказывать их предъявителю, выполняющему важную секретную миссию, всю необходимую помощь, получил в свое распоряжение конный отряд, во главе которого он и остановил карету бывшей королевы. Отрекомендовавшись представителем временного правительства, он приказал ей выйти и начал обыск. Было обнаружено одиннадцать дорожных сумок и сундуков, в одном из которых находилось 84 тысячи франков золотом, а в другом — личные драгоценности принцессы и ее мужа.
Совершенно естественно, что испуганная родственница Наполеона безропотно отдала все эти ценности, даже не подозревая, что перед ней не представители временного правительства, а обыкновенные авантюристы, промышляющие самым тривиальным грабежом. Но Екатерина Вюртембергская была не только женой младшего брата Наполеона, она была еще и кузиной русского императора. Едва оправившись от испуга, она тут же написала Александру и рассказала ему обо всем произошедшем. Разразился скандал, была поднята на ноги вся полиция, и в результате граф де Герри-Мобрёй был арестован и обвинен в бандитизме.
Во время суда де Герри-Мобрёй пытался защищаться, выдвигая различные версии, объяснявшие его поведение. Он утверждал, что ему приказали совершить покушение на Наполеона, для чего ему нужно было набрать исполнителей, а исполнителям — хорошо заплатить. Для этого, собственно, он и напал на бывшую королеву Вестфалии. Но Наполеона убивать он якобы и не собирался, ведь он же не какой-нибудь там убийца, а дворянин. Он лишь просто хотел восстановить материальное положение своей семьи, разрушенное в годы революции. Не более того…
Вся же гнусная затея с покушением на Наполеона, по словам де Герри-Мобрёя, принадлежала Талейрану. В качестве свидетеля он потребовал вызвать Ру де Лабори.
Ни Руде Лабори, ни Талейран, естественно, не признали своей причастности к «грязным делишкам» обвиняемого. Они заявили, что знать не знают никакого де Герри-Мобрёя.
У Талейрана в тот момент были дела поважнее: 30 мая 1814 года он подписал мирное соглашение, согласно которому Франция вернулась в свои границы начала 1792 года. Таким образом, у нее не осталось ни республиканских завоеваний, ни имперских. Пришлось, как говорится, уступить силе обстоятельств.
А потом в Вене собрались представители от всех европейских государств, чтобы дополнить постановления Парижского мира и привести Европу в тот внешний вид, из которого она была выведена сначала Великой французской революцией, а потом императором французов.
Сроком конгресса было назначено 1 августа 1814 года, но из-за поездки императора Александра, пользовавшегося почти неоспоримым правом на учет своего мнения, в Россию он был отложен до октября.
В конечном итоге Венский конгресс открылся 4 октября 1814 года.