Талибы, международный терроризм и человек, объявивший войну Америке
Шрифт:
Поскольку учебная инфраструктура МВР использовалась и другими исламистскими террористами, главным образом арабами, такие совместные тренировки и, во многих случаях, опыт боев в Афганистане создавали дружеские связи между исламистами, которые вели к тесному сотрудничеству между их организациями. Ближневосточные милитаристские организации активно поддерживали кашмирских исламистов с конца 1980-х годов. К примеру, две поддерживаемые Пакистаном кашмирские организации — «Хизб-уль-Муджахиддин» и военизированное отделение «Ихван аль-Муслимин» — в их борьбе против Индии получают финансовую помощь и консультации экспертов от «братьев из Палестины». Эти формы сотрудничества и взаимопомощи в исламистском повстанческо-тер-рористическом движении в Кашмире очень важны, принимая во внимание непрерывное развитие и интернационализацию инфраструктуры по подготовке террористов в Пакистане.
17 августа 1988 года пакистанский президент Зия-уль-Хак,
Беназир Бхутто, ставшая премьер-министром Пакистана в 1989 году, совершенно по-иному воспринимала роль и полезность исламистского терроризма. Официальный Исламабад, убежденный в том, что будущее Пакистана — в стратегических союзах с такими странами, как Сирия, Иран, Китайская Народная Республика (КНР) и Северная Корея, пересмотрел все аспекты участия Пакистана в афганском вопросе, и мир финансируемого на государственном уровне терроризма стал инструментом решающей важности для пакистанской политики. Теперь Исламабад всеми силами способствовал распространению исламизма в сердце Азии, видя в нем единственную идеологию, способную обратить вспять крушение национально-этнического уклада в Пакистане. В результате поддержка и финансирование военной разведкой дружественных исламистских террористических движений во всем арабском мире стали краеугольным камнем пакистанской политики национальной безопасности. Поскольку у враждебных консервативных арабских режимов, — например в Саудовской Аравии, — существовали особые отношения с Соединенными Штатами, Исламабад ощутил нарастающую угрозу столкновения с США из-за стратегического положения в регионе и переключился на активную поддержку воинствующего исламизма.
Эта перемена немедленно отразилась на отношениях между МВР и арабскими исламистскими террористическими организациями. Генерал Хамид Гул, новый шеф МВР, стал вести новую политику. Осенью 1988 года МВР дала инструкции всем пакистанским дипломатическим представительствам выдавать «специальные туристические визы» всем исламистам, желающим присоединиться к афганскому джихаду. Эти «визы» выдавались, часто вместе с оплаченными авиабилетами, добровольцам, у которых не было нужных проездных документов, — а также тем, кто носил фальшивые имена и разыскивался на родине за терроризм и подрывную деятельность. В то время Советский Союз уже начал выполнять международное соглашение о выводе советских войск из Афганистана при условии прекращения огня. Вывод советских войск фактически завершился 15 февраля 1989 года. Пока МВР активно завлекала и вербовала иностранных исламистов, афганский джихад практически завершился.
В конце 1980-х в Пакистан прибыло 16–20 тысяч воинственных исламистов из двадцати стран. По преимуществу это были арабы, но было также и много представителей других стран, таких как Филиппины и Малайзия, а также немного боснийских мусульман и косовских албанцев из еще существовавшей тогда Югославии. Практически все они были исламистами, посвятившими себя освобождению своих стран и установлению в них исламистских режимов. В отличие от добровольцев начала-середины 1980-х, их уже не интересовало освобождение Афганистана. Они приезжали, чтобы пройти подготовку, и МВР была рада сделать одолжение.
Эта новая ситуация вызвала глубокую перемену в пакистанской политике в отношении Афганистана. Поворотным моментов стала атака на Джелалабад в марте 1989 — спустя лишь месяц после вывода советских войск. Убежденные Пакистаном в том, что энергичные военные действия моджахедов могут вылиться в крушение власти Кабула, Соединенные Штаты и Саудовская Аравия предоставили обширную помощь для нанесения этого последнего удара. Вместо разработки сложной стратегической операции, соответствующей уровню легких нерегулярных сил афганских моджахедов, МВР толкнула афганское сопротивление на атаку укреплений ДРА, защищенных артиллерией, в Джелалабаде. В Исламабаде знали, что подобное прямое столкновение может привести лишь к кровавой бойне и гибели нападающих, плохо контролируемых Пакистаном. В результате афганское сопротивление, выдержавшее почти десять лет сражений с армиями СССР и ДРА, было подорвано настолько, что больше не представляло какой-либо серьезной силы. Таким образом, перед Исламабадом открылся путь к организации и введению в игру собственной армии «моджахедов», известной ныне как ««Талибан»».
В битве при Джелалабаде участвовали Усама бин Ладен и многие из его друзей — арабских моджахедов. Здесь он стал свидетелем массовой и бесполезной гибели преданных моджахедов. Вернувшись в Пешавар, арабские моджахеды поделились своим гневом и ощущением предательства с шейхом
Взбешенный Аззам стал делать публичные заявления, требуя возрождения духа джихада. Он напоминал своим слушателям, что они связаны долгом перед общемусульманским делом, начавшимся с освобождения Афганистана. Размышляя над причинами поражения моджахедов после вывода советских войск, Аззам, бин Ладен и другие лидеры исламистов пришли к убеждению, что они стали жертвами американского заговора, претворяемого в жизнь через пакистанцев. Они полагали, что Соединенные Штаты считали своим долгом бороться с исламистским джихадом в Афганистане и в других странах, потому что подъем ислама угрожал их могуществу и богатству.
Самым важным для Аззама был призыв к возрождению былого духа афганского джихада, предполагавшего отчаянную борьбу, основанную на утопических теологических началах. Теперь это противоречило главной цели МВР — держать под контролем афганских, кашмирских и всех прочих моджахедов-террористов. Пребывание в Пешаваре становилось для Аззама смертельно опасным.
24 ноября 1989 Года технически сложная и мощная бомба, приведенная в действие по дистанционному управлению, взорвалась под автомобилем Аззама на узкой пешаварской улочке. Аззам, двое его сыновей и попутчик погибли на месте. До сих пор никто не взял на себя ответственность за убийство. Тогда же по Пешавару ходили упорные слухи, что покушение было работой специального отдела «Хизб-и-Ислами», находящегося под контролем МВР, — но никаких доказательств найдено не было.
Шейха Аззама заставили замолчать, но его идеи продолжали жить среди его верных учеников. А одним из ближайших был Усама бин Ладен.
К концу 1980-х годов мир международного терроризма претерпел перемены. Лагеря афганского сопротивления в Пакистане стали настоящим центром радикального исламистского терроризма, причем большинство бойцов составляли исламисты-сунниты. Во всем мусульманском мире поднимал голову традиционный радикальный ислам — как массовая реакция верующих на давление со стороны современного мира и особенно на установление отношений с Западом. Растущее разочарование масс привело к появлению воинственного авангарда, безоговорочно преданного делу возрождения традиционного ислама. В своем религиозном рвении и преданности делу эти люди совершенно пренебрегали своей собственной жизнью, жизнями своих жертв и всеми прочими последствиями своих действий.
Появление нового поколения исламистских террористов из лагерей моджахедов в Афганистане и Пакистане совпало по времени с упадком других крупных террористических движений в мусульманском мире. В 1980-е годы радикальный арабский терроризм медленно умирал. Хотя лагеря беженцев и трущобы Ближнего Востока по-прежнему поставляли радикально настроенную молодежь, прогрессивному палестинскому революционному движению — его террористическим организациям — не удалось воспитать поколение молодых командиров и вождей, которые могли бы перенять эстафету от старых мастеров. Эти люди старели и становились негодными к военной службе, а вождей убивали и их враги, и друзья. Фиаско палестинской революции и отсутствие нового поколения харизматичных лидеров привели к тому, что радикально настроенная и отчаявшаяся молодежь отворачивалась от социал-националистических движений и обращалась к традиционному радикальному исламу. Тут они обретали, и молодых харизматичных лидеров, и божественное руководство, и уверенность в высшей награде в загробном мире. Страдания и отчаяние этого мира представлялись как испытания на пути к мученической смерти и раю — чем больше верующий страдал и чем большим жертвовал, тем большая награда ждала его в ином мире. Радикальная молодежь вставала под знамя исламизма в беспрецедентных количествах, и радикальный исламистский терроризм ждало большое будущее.
Лагеря афганского сопротивления в Пакистане стали для суннитских исламистов тем, чем был Ливан для радикальных левых. Пакистан стал местом паломничества для воодушевленных исламистов-радикалов. Исламистские террористы всегда считали полуавтономию своих лагерей — что-то вроде государства в государстве — идеальным условием для подготовки. Самые искренние и радикально настроенные из них отрицали возможность построения исламского государства при современных условиях. В 1980-е годы все суннитские государства считались отступниками и, таким образом, врагами. Афганская община вела джихад ради утопической идеи построения исламского государства и стояла, таким образом, ближе всех к истинному исламскому обществу, которое могло бы поддерживать радикальный воинствующий ислам. Эта автономия давала также и некоторые практические выгоды, — например, некоторую независимость от правительств и их разведслужб и ощущение достоинства и независимости. К концу 1980-х годов афганские лагеря в Пакистане уже превратились в центр исламистского терроризма, плавильный котел суннитского джихада. По мере того как центр тяжести исламистского терроризма смещался к «священному террору», роль афганской инфраструктуры в Пакистане все более возрастала.