Талискер
Шрифт:
— Деме! Отдай мне Бразнаир!
Подобно серебряной тени, рысь мелькнула среди камней и вереска и исчезла.
Деме без устали бежала через пустошь, и принц летел ей вслед еще много часов, не пытаясь напасть. Макпьялута не мог разобраться в собственных мыслях. Если маленькая сида права и Мирранон сказала правду, то сидам лгали долгие годы. Зачем? Немыслимо! И все же некоторый смысл в этом был. Легенды о Лизмаире помогали сидам держаться вместе, хранить свою культуру…
Его внимание привлекло движение далеко внизу. То была не Деме. У каждого, животного есть определенная манера двигаться, о которой они и не подозревают,
Макпьялута сложил крылья и устремился вниз, не зная еще, что собирается делать, но прекрасно понимая намерения Эскариуса.
Талискеру не спалось. Шла следующая ночь после появления Фирр. Расслабиться и задремать не помогала даже тихая спокойная песня дождя, бьющего по крыше и стенкам палатки. Дункан ничего не сказал Малки и Чаплину, хотя был совершенно уверен, что богиня зла вернется. В некотором роде он даже желал этого — тогда по крайней мере представится шанс посмотреть ей в глаза. Несмотря на холод ночи, по его телу струился пот, руки и ноги не слушались.
Он попытался вызвать в памяти образ Уны, чтобы защитить себя от… чего? Припомнилось предупреждение Мирранон, что Фирр может убить его в любой момент. В тот миг, когда сквозь прекрасное обличье Рианнон Дункан увидел первозданный хаос, он окончательно убедился: они носят избранные ими маски.
Фирр не обязательно красться к нему в шатер, как тать в нощи; куда проще убить его колдовством или призвать на помощь кораннидов. Ответ на вопрос «тогда зачем» очевиден. Таких людей Талискер встречал в тюрьме — но не думал, что увидит женщину, которая любит убивать. Должно быть, она каждый раз испытывает опьяняющее чувство триумфа. Вчера ночью он остался жив лишь потому, что богиня зла желает его. Впрочем, воины Руаннох Вера у костров поговаривают, будто Фирр порой развлекается и с мертвыми… Люди западных кланов звали ее Морриган, Ворона Битвы, ее тень часто замечали на поле боя.
— Очень проницательно.
Насмешливый голос, казалось, доносился из ниоткуда. Потом снаружи палатки возникли очертания огромной темной птицы. Голос принадлежал Фирр, но фигура, появившаяся в углу, ничем ее не напоминала. Там стояла женщина, старая и сморщенная.
— Я пришла отплатить тебе за жалость, Талискер, — отвратительно ухмыльнулась она. — А теперь ты меня жалеешь?
Без лишних слов старуха сбросила оборванное тряпье на землю и шагнула вперед. Дункана передернуло — желтоватая кожа висела складками, остатки груди свисали до самого живота, как сморщенные высохшие плоды. Он хотел попятиться — и понял, что не в силах шевельнуться. Фирр засмеялась и схватила его за ногу.
— Дурак, никогда не жалей меня! Ты прав, мы носим избранные нами маски.
Ее охватил зеленоватый свет, и она приняла новый облик. Талискер вскрикнул, когда тощая рука, державшая его за ногу, стала когтистой лапой. Над ним нависла огромная волчица — с рычанием склонилась к его лицу. Не важно, что Фирр хочет обладать им — изнасиловать его; важно другое: до того, как убьет, или после?
Волчица поднесла морду к самому его носу. По щеке Талискера потекла слюна.
— Фирр! — выдохнул он. — Фирр, послушай меня. Пожалуйста. Я должен кое-что тебе сказать.
Волчица
— Уна?.. О нет, Фирр…
— Этот облик тебе больше нравится? — рассмеялась она.
Хотя разум и говорил ему, что перед ним отнюдь не его возлюбленная, а само воплощение зла, Талискер радовался теплу и аромату Уны, и тело не повиновалось ему. С радостной улыбкой Уна-Фирр приняла его в себя. Дункана окатила волна стыда.
— Нет… — прошептал он.
Глядя на нее из-под прикрытых ресниц, Талискер все больше поддавался обману. Она сидела почти неподвижно и касалась его лица не с нежностью, а скорее с любопытством. При каждом прикосновении его пронзало током, будто замыкался какой-то контакт… Ее дух поглотил Дункана.
То, что происходило с телом, всего лишь вторило музыке души. Талискер чувствовал, что неизмеримо слабее богини и она раздавит его, если только поймет, что он коснулся ее божественной сути. Никогда в жизни Дункан не был так бессилен прервать свое видение. В этот короткий миг он воспринял все, что составляло душу богини зла, — черные образы, не связанные ни с чем, переплетались друг с другом, сверкали зубами и когтями на грани бытия. Духи, демоны, джинны хаоса — весь тлен вселенной, не облеченный плотью… Талискер закричал от страха за свою душу и рассудок, а Фирр, приняв вопль за стон страсти, вонзила ему в грудь ногти, расцарапав до крови.
— Нет…
Дункан закрыл глаза, но тьма вокруг оставалась, охватывая его черно-лиловой волной, в которой угадывалась чья-то вневременная душа, решившая воплотиться в Фирр. Она все близилась и близилась, пока ничего не подозревающая богиня наслаждалась своей властью. По мере приближения душа становилась ярче, и Талискера захлестнуло сияние. Он вновь открыл глаза — и увидел рыжие волосы любимой: она сидела на нем и двигалась, обнаженная, с его кровью на губах. А в центре сияющей сферы билось хрупкое сердце, некогда бывшее душой новорожденного, обреченного стать богом. Дункан потянулся туда и духом, и телом и изверг свою страсть, глядя на сердце, в котором отражались все страхи и вера феинов.
Неожиданно Фирр поняла, что он видит, закричала от ярости и страха, и Талискера охватило пламя.
Малки услышал крик из палатки друга, похожий на рык большой кошки, и инстинкты подсказали ему правду.
— Дункан!
Палатка горела серным огнем, пламя шипело, когда на него капал дождь. Внутри был виден простертый на земляном полу Талискер.
— Дункан! Дункан, просыпайся! — закричал Малки.
Рядом появился Чаплин и стал тушить пламя одеялом. Ничего не выходило. Огонь был очень странный — он горел с яростью, не уступавшей гневу богини. Друзья отскочили в сторону, кашляя.
— Бесполезно, — проговорил Малки. — Дункан… Давай, Сандро, мы должны вытащить его, или он умрет.
Чаплин закрыл лицо плащом, и мужчины бросились внутрь. Их тут же окутал дым, и они поняли, что совершили ошибку. Плащ Чаплина вспыхнул; инспектор закричал, упал на пол и принялся кататься по сырой земле.
Малки бросился к Талискеру, потом остановился, видя, что Чаплин тоже в смертельной опасности. Неожиданно палатка обрушилась, и горящие ивовые подпорки пригвоздили горца к земле. Он слышал крики Чаплина; Талискер не издавал ни звука. Малки сунул руку в мешочек и вытащил камень Деме, сиявший слабым, неверным светом. Камень терял силы.