Талисман мумии

Стокер Брэм

Сержант Доу после небольшого раздумья ответил:

— Она присутствовала или была первой в комнате во всех случаях, а ранения были нанесены в первом и во втором!

Как юрист, я не мог пройти мимо вывода. И лучшим мне показалось встретить его на полпути. Я всегда находил, что лучший способ в борьбе с выводом — это высказанное вместо него заключение.

— Вы хотите сказать, что в единственном случае с глубоким ранением мисс Трелони была первой, обнаружившей это, и отсюда следует вывод, что сделала это она либо как-то была связана с нападением?

— Я не смею выражаться с подобной ясностью, но к этому меня склоняют мои сомнения.

Сержант Доу был храбрым человеком, и не боящимся делать заключения на основе фактов. Мы оба помолчали. У меня начали сгущаться опасения. Я

ничуть не сомневался в девушке и её действиях, но опасался, что они могут быть понятны превратно. Здесь явно присутствовала тайна, и, если не найти разгадки, тень подозрений будет брошена на кого-то одного. В подобных случаях большинство склонно идти по линии наименьшего сопротивления, и случись так, что найдутся доказательства чьей-то вы годы от смерти мистера Трелони, если таковая случится, то очень сложно будет доказать свою невиновность перед лицом подозрительных фактов. Я инстинктивно выбрал для себя почтительную манеру как самую благоразумную в защите, пока нападение со стороны обвинителя ещё не развёрнуто. Сейчас не годилось оспаривать какие-либо теории, выдвинутые детективом. Лучше всего я мог помочь девушке, выслушав его и попытавшись понять. Но когда придёт время развеять эти теории в пух и прах, я выступлю с боевым задором и во всеоружии.

— Но вы, несомненно, выполните свой долг, — произнёс я, — и без страха. Что вы намерены предпринять?

— Пока ещё не знаю, сэр. Как видите, даже для подозрений ещё не время. Скажи мне любой, что эта милая леди замешана в этом деле и я посчитал бы его дураком, но я вынужден следовать собственным выводам. Я хорошо знаю, что зачастую виновными признают самых неподходящих людей, когда весь суд (кроме прокурора, знающего факты, и судьи, приучившегося ждать) готов поклясться в их невиновности. Я ни за что на свете не согласился бы повредить этой юной леди, тем более зная о тяжести, выпавшей на её долю. И можете быть уверены, я не сделаю ни единого намёка, способного послужить уликой против неё. Вот почему я говорю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы специалист по доказательствам, это ваша профессия. Моя профессия ограничивается подозрениями и тем, что мы называем своими доказательствами, — по сути, это не что иное, как улики. Вы знаете мисс Трелони лучше меня, и, хотя я разгуливаю по дому, где хочу, у меня нет возможности лучше узнать о жизни этой леди, о её средствах и вообще обо всем, что могло бы объяснить её действия. Попытайся я узнать это от неё, и она тут же заподозрит меня. И тогда, в случае, если она виновата, вся надежда на капитальные улики пропадёт, потому что она с лёгкостью уничтожит их. Но если она невиновна (а я надеюсь на это), то обвинять её было бы неоправданной жестокостью. Я излагаю это дело со своей стороны, сэр, и, если позволил при этом себе лишнее, великодушно извиняюсь.

— Вы абсолютно корректны, Доу, — тепло сказал я, потому что мужество, честность и рассудительность этого человека внушали уважение. — Я рад, что вы были со мной откровенны. Мы оба хотим найти правду, но в деле этом очень много странностей, и поэтому, чтобы выяснить истину, необходимо прилагать совместные усилия, независимо от наших взглядов и жизненных установок!

Сержант одобрительно посмотрел на меня и продолжал:

— На мой взгляд, заподозрив кого-либо, следует по крупицам собирать доказательства или же приходить к заключениям, способным убедить вас и настроить «за» я «против». И тогда мы придём к выводу, а возможно, отбросим все другие версии, оставляя лишь самую подозрительную из всех нами рассмотренных. После этого нам нужно…

В эту минуту дверь открылась, и вошла мисс Трелони. Едва увидев нас, она подалась назад со словами:

— Ах, простите! Я не знала, что вы здесь и заняты.

Я поднялся, когда она собралась выйти.

— Пожалуйста, войдите, — позвал я. — Мы с сержантом Доу просто разговаривали.

Она помедлила, и тут в комнате появилась экономка, объявив о приходе доктора Винчестера, желающего видеть хозяйку.

Повинуясь взгляду мисс Трелони, я покинул комнату следом за ней.

Осмотрев больного, доктор сказал нам, что видимых перемен не обнаружил. Он добавил, что тем не менее предпочтёт остаться в доме

в эту ночь. Мисс Трелони казалась довольна этим и приказала экономке приготовить для него комнату. Позже, когда мы остались с ним наедине, он вдруг сказал:

— Я договорился о своём пребывании здесь, потому что хотел поговорить с вами, и, поскольку я хочу, чтобы это было сугубо между нам и, по-моему, лучше всего будет сделать это за сигарами попозже вечером, когда мисс Трелони дежурит у отца.

Мы по-прежнему придерживались с мисс Трелони очерёдности ночного наблюдения за больным. Вместе мы должны были наблюдать за ним под утро, и меня волновало то, что детектив также собирался вести наблюдения втайне и в одиночку и быть при этом особенно настороже.

День прошёл без событий. Мисс Трелони спала днём и после обеда отправилась сменить сиделку. Миссис Грант оставалась с нею, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Винчестером пили кофе в библиотеке. Когда мы закурили наши сигары, он спокойно начал:

— Итак, мы одни и можем начать конфиденциальный разговор. Разумеется, мы связаны «обетом молчания» по поводу происходящих событий?

— Совершенно верно! — подтвердил я, и сердце моё ёкнуло при мысли об утреннем разговоре с сержантом и тех гнетущих страхах, которые остались после него в моем сознании.

Доктор продолжал:

— Этот случай вполне способен повлиять на разум всех принимающих в нем участие. Чем больше я над ним думаю, тем больше схожу с ума, чувствуя, как обе постоянно укрепляющиеся версии тянут нас в противные стороны.

— И что это за версии?

Он глянул на меня проницательно, прежде чем ответить. В подобные минуты взгляд доктора Винчестера становился обескураживающим. Он мог бы подействовать на меня, будь у меня какая-то личная заинтересованность в этом деле, не считая участия в мисс Трелони. Но сейчас я выдержал его не дрогнув. Теперь я был поверенным в этом деле — с одной стороны «амикус куриа» [3] , а с другой — представитель защиты. Сама мысль в голове у этого умного человека двух равносильных и противоположных версий была достаточно утешительна, чтобы ослабить моё волнение по поводу вероятности нового нападения. Доктор заговорил, и лицо его, вначале непроницаемо улыбавшееся, приобрело выражение жёсткой угрюмости:

3

Амикус куриа — друг закона (лат.).

— Две версии: факт и фантазия! В первой заключена вся суть дела-нападения, попытки грабежа и убийства, подстроенная каталепсия, указывающая либо на преступный гипнотизм, либо на простой образчик яда, неведомый пока нашей токсикологии. По второй версии действует «влияние», не определённое ни в одной из известных мне книг — не считая страниц романов. Никогда ещё не поражала меня столь сильно истина гамлетовских слов:

И в небе и в земле сокрыто больше…Чем снится вашей мудрости Горацио.

Для начала возьмём сторону «факта». Перед нами человек в окружении домочадцев; в его доме множество слуг из различных классов, что исключает возможность организованного заговора из людской. Он богат, образован, умен. Судя по его физиономии, он несомненно обладает железной волей и определёнными стремлениями. Его дочь (единственная, насколько мне известно) юная, бойкая и умная девушка, спит в комнате, смежной с его кабинетом. Кажется, для каких-либо нападений или неприятностей извне нет ни разумных поводов, ни возможностей. И все же нападение происходит, зверское и безжалостное, совершенное посреди ночи Оно быстро обнаружено — настолько быстро, что обычно в криминальных делах это происходит не случайно, а с обдуманным намерением. Нападающего или нападающих нарочно спугнули до окончания их работы, в чем бы их цель ни заключалась. Но тем не менее нет следов их побега: ни улик, ни шума, ничего. Нет даже открытой двери или окна. Ничего указывающего на того, кто это сделал, или на то, что дело вообще сделано, — за исключением жертвы и её ближайшего окружения.