Талли

Симонс Паулина

— Вы кто? — спросила она холодно.

— Талли Мейкер. Я пришел к Талли Мейкер, — сказал он.

— У нее уже есть посетитель. Вам придется подождать. Она все-таки в реанимации, а не в палате для выздоравливающих. Сюда вообще нельзя входить, если хотите знать. Вам надо почиститься, а то вы в таком виде…

Робин вышел обратно через двойные двери. Он так хотел увидеть Талли, но у Талли уже был посетитель.

В комнате ожидания Робин увидел Джулию.

Она обернулась, быстро поднялась и обняла

его. Робин боролся с желанием немедленно сесть.

— Робин, как ты? — спросила она.

— Прекрасно, — ответил он. — Как Талли?

— Не очень. Ты уже видел ее? Ее перевели в реанимацию.

— Я знаю, — сказал он. — Я подумал, что она умерла.

Джулия с упреком посмотрела на него.

— Господи, Робин!

Он сел.

— Хочешь пойти посмотреть на ребенка?

Он встал и безвольно пошей за ней.

Джулия провела его вдоль стеклянной стены, через которую папы, мамы, дедушки и братья могли видеть спящие, плачущие, ворочающиеся кулечки, бесконечно похожие друг на друга.

Робин стиснул зубы. Он должен через это пройти, он пройдет через это, а потом поедет домой.

Джулия показала ему маленький сверточек.

— Вот она, — с нежностью в голосе сказала она.

— Это — она? — переспросил Робин.

Он ничего не видел. То ли она лежала слишком далеко, то ли у него вдруг что-то случилось с глазами. На всякий случай он сказал:

— Она хорошенькая, правда? — просто потому, что не хотел показаться совсем бездушным.

— Она прекрасна, — согласилась Джулия, беря его под руку. — Все утрясется, вот увидишь. Ты очень нужен Талли, и все будет хорошо.

— Разумеется, — сказал он и добавил: — Ты не могла бы попросить его уйти, чтобы я мог увидеть жену до того, как она умрет? Он сейчас у нее, в реанимации.

— Но она не умрет, Робин, — прошептала Джулия. — А в реанимацию они и меня не пустили. Там у них очень строго с посетителями.

— А как же тогда его пустили?

Джулия опустила голову.

— Он зарегистрирован как отец ребенка, — сказала она.

Робин уставился на сверточек за стеклянной перегородкой. Она лежала во втором ряду — слишком далеко, чтобы можно было разглядеть, что написано на регистрационном квиточке.

— Ты хочешь сказать, что она — Дженнифер Пендел? — спросил он глухо.

— Мне очень жаль, Робин.

Робин посмотрел по сторонам. Он попытался глубоко вздохнуть, но воздух, казалось, просто не проходил сквозь стиснутые зубы. И тогда он ударил в стекло кулаком. И еще раз. Противоударное стекло не поддавалось, но шум привлек внимание присутствующих.

Джулия обхватила его сзади.

— Робин, ради Бога!

Он вырвался.

— Будь все проклято! Чтоб вы все сдохли!!! — кричал он.

— Робин, ну пожалуйста! — Джулия все еще пыталась остановить его.

Он не мог вырваться, разве только швырнув ее на пол. Подбежала сиделка.

— Прошу вас! — громко сказала она. — Что тут происходит?

Почему вы нарушаете распорядок госпиталя? Мне не хотелось вы вас выпроваживать!

— А мне не хотелось бы просить вас заткнуться, — так же громко сказал Робин.

— Робин, ради всего святого! — Джулия умоляюще смотрела на сиделку. — Он страшно расстроен, он плохо себя чувствует, ему плохо, извините. — Она пыталась как-то оправдать его. В конце концов она утащила его обратно в комнату ожидания.

— Робин, ты что, с ума сошел?!

— Вот именно. Сейчас поеду домой, возьму пистолет, вернусь и пристрелю обоих.

— Подожди! Приди в себя! Послушай, все не так, как ты себе вообразил! И ты можешь только напортить! — просила Джулия.

У него был совершенно отсутствующий взгляд.

— Робин! Она — мать твоего ребенка. Мать твоего сына. Ради Бога, успокойся! Хотя бы во имя сына! Успокойся хотя бы ради него!

Робин отшатнулся от нее, но Джулия все еще пыталась удержать его,

— Я еду домой, — сказал он.

— Если она очнется, она может спросить о тебе, — напомнила Джулия.

— Не сомневаюсь, что так оно и будет, — согласился Робин.

Джулия внимательно посмотрела на него.

— Робин, послушай. Тебе, видимо, еще хуже, чем я предполагала. Но у тебя есть сын, которому нужны мама и маленькая сестренка. Может быть, ты все же возьмешь себя в руки?

Он пошел прочь от нее, но неожиданно повернулся и спросил:

— И давно ты об этом знала? Скажи, как давно ты принимала участие во всей этой забаве?

Лицо Джулии исказилось.

— Прошу тебя, — тихо сказала она, — пойми. Я здесь бываю не чаще, чем раз в году. Ты мне всегда нравился. Талли знает, как я к тебе отношусь. Но она — моя подруга. Мой единственный друг.

— Удобно, правда? — сказал Робин.

Джулия схватила его за руку.

— Господи, Робин! Почему ты не подождешь, пока ей не станет лучше? Послушай, если бы ты хоть раз захотел поговорить со мной, я бы тебе сказала, что она никогда ни на что не жаловалась. Нельзя ее осуждать, Робин. Мы всегда все выплескивали, жалуясь и предъявляя претензии, а она была как оцепеневшая, и так продолжалось годами. Дай ей отдохнуть. Она теперь в реанимации. Орать и обвинять ты сможешь и потом.

Он вырвал руку.

— Будьте вы все прокляты, — сказал он. — Я ухожу. Передай, что я не хочу его видеть, когда вернусь.

— Скажи ему это сам, — резко сказала Джулия. — За кого ты меня принимаешь?

Робин вышел на улицу, оставил машину на госпитальной стоянке и пошел домой пешком. Сквозь снежную метель он брел по Техас-стрит, вдруг понял, что больше не испытывает ни боли, ни раскаяния.

— Будьте вы все прокляты, — бормотал он, пиная ногой снег. — Будьте прокляты!

Холодный воздух немного взбодрил его, но не смог погасить гнев. Домой он почти бежал. «Единственно, чего мне хочется по-настоящему, это избить ее, бить, пока она не закричит, не завопит от боли!»