Талли
Шрифт:
Он внимательно наблюдал за ней, все так же стоя у стены. Он очень долго и пристально смотрел на нее, а потом, качая головой, медленно произнес:
— Я не могу, Талли.
Она устало, но решительно кивнула.
— Можешь. Все будет хорошо.
Он покачал головой.
— Ты не понимаешь. Я не могу. Во мне теперь пусто.
— Но мне ничего и не нужно. Кроме тебя.
Робин старался держаться от нее как можно дальше — насколько это позволяли размеры кухни.
— Разве ты не видишь, Талли? Ты сломала мою основу.
— Я дам тебе другую, — попыталась ободрить его Талли.
Робин снова покачал головой.
— Нам дается только одна основа. Я убежден
— У тебя тоже она только одна, но она… — Слова давались ему с трудом. — Она сделана из чего-то очень прочного, прочнее, чем железо. А я уже не такой сильный, каким был, Талли. Я уже не могу заботиться о тебе так, как раньше. И так, как это тебе нужно.
Талли обогнула стол и сделала шаг к Робину. Словно пытаясь защититься, он выставил вперед руки. Она остановилась.
— Тебе необязательно теперь быть сильным, Робин, — прошептала она. — Тебе больше не нужна основа.
— Это с тобой-то? — Он беззвучно рассмеялся. — Ты, должно быть, шутишь.
— Робин, пожалуйста, — сказала Талли. — Не заставляй меня умолять тебя. Ты сам сказал, что мне это не идет. Пожалуйста, я прошу тебя, останься с нами. На каких угодно условиях. Только останься.
Робин по-прежнему стоял у стены и качал головой, и тут Талли увидела, как у него начали дрожать ноги. Он с трудом подошел к столу, сел так, чтобы стол разделял их, и принялся смотреть на свои руки.
— Смотри, что ты со мной сделала, — прошептал он. — Ты сломала меня.
— Пожалуйста, прости меня, — тихо сказала Талли, обхватив руками спящую Дженни. — Я знаю, ты и сейчас меня любишь. Пожалуйста, постарайся простить меня.
Робин молчал, упорно глядя на свои руки.
Талли стояла напротив, одной рукой опираясь на спинку стула, а другой прижимая к себе Дженни.
— Талли, я не знаю, что у тебя на уме, — наконец выговорил он, — но я не могу поехать с тобой.
Талли попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.
— Я хочу только, чтобы ты приехал домой. Я не еду в Калифорнию.
— Ты это решила так вдруг? В эти три дня?
— За эти три дня без тебя я представила, как я буду жить без тебя, и у меня было такое же чувство, как когда умерла Дженнифер, и я поняла, что буду жить теперь без нее: мне было невыносимо одиноко. Робин, я не хочу скорбеть о тебе тоже. Я больше ни о ком не хочу скорбеть.
— Кроме нее, — добавил Робин.
— Робин, послушай меня, — сказала Талли. — У меня никогда не было своей жизни. И я о ней никогда и не мечтала. Я вообще ничего не хотела. Когда ты полюбил меня, я отвернулась от тебя. Не потому, что это был именно ты — просто у меня вообще не было желаний. — Талли еще крепче прижала Дженни к себе. — Мне было все равно, потому что я не знала другой жизни на железной дороге, жизни, состоящей из блужданий и тоски, кошмарных снов и серого неба над головой. Жизни сироты. Я хотела уехать отсюда и забыть все то, что не давало мне спать по ночам, забыть очень многое, — ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Это единственное, чего я по-настоящему хотела. Забыть. Уехать прочь и забыть. Забыть мать и отца, забыть Дженнифер. Робин, я хотела прожить жизнь, которую не прожила Дженнифер. Я хотела жить так, как мечтала она. Но я забеременела и уже не смогла осуществить свои желания. Но, поверь, Робин, я уже повзрослела настолько, что мне начинает нравиться моя жизнь. — Она грустно улыбнулась. — Да, теперь я повзрослела, и мне начинает нравиться моя жизнь. Я не выбирала ее, не выбирала эту жизнь. Кто выбрал ее для меня, не знаю, — Бог ли, черт ли, а может быть, ты? Так или иначе ее выбрала не я и поначалу восставала против нее.
— Разве ты ничто без меня, Натали Анна Мейкер? — прошептал Робин. — Ты — это ты.
Талли все, прижимала и прижимала к себе дочь.
— Прости меня, Робин, — сказала она. — За все.
— Так что ты предлагаешь? Жить как прежде?
Талли попыталась закатить глаза, но ей стало больно.
— Нет. Теперь мы будем иногда разговаривать. Может быть, проводить вместе отпуск. И, уж конечно, ходить по магазинам.
Робин не сводил с нее глаз.
— Талли, — сказал он. — А как же Джек?
— Пожалуйста, прости меня за Джека, — едва слыша себя, сказала Талли.
— Только не говори, что ты хотела уйти к нему лишь потому, что его любила Дженнифер. Не говори, что никогда не любила его.
— Нет, ничего такого я не скажу, — прошептала Талли, опираясь о дубовый стол. — Я любила его.
— И до сих пор любишь, — сказал Робин. — Ты его до сих пор любишь, разве не так?
— Да, — с трудом выговорила Талли. — Я до сих пор его люблю. Пожалуйста, прости меня за это.
— И что ты теперь с этим будешь делать? — тихо спросил Робин.
И Талли, держась обеими руками за дубовый стул, чтобы не упасть, прошептала:
— Я излечусь от него. Я излечусь от него.
глава двадцатая
ТАЛЛИ
Талли Мейкер и Джек Пендел
поклялись в любви до гроба.
Талли Мейкер и Джек Пендел,
как они любили оба!
Но он уехал; она разобралась в себе,
и потом им пришлось изумиться судьбе:
хоть друг друга они любили всегда,
им всегда было страшно
смотреть друг другу в глаза.
Ближе к вечеру Талли пошла к Джеку. Робин остался дома ухаживать за Дженни.
Она медленно брела по Маквикар-стрит. Она миновала Уэшборн и повернула налево на Семнадцатую улицу. Она чуть было не повернула налево еще раз, чтобы пройти по Уэйн-стрит мимо Сансет-корт, но не нашла в себе сил. Тогда она решила еще раз зайти на могилу Дженнифер, а уж потом отправиться на Лейксайд Драйв.
Ворота церкви Святого Марка, как всегда, скрипнули. Точь-в-точь дверь в спальне Бумеранга.
Мощеная дорожка была покрыта горячей пылью. Но в глубине двора, в густой тени дубов, всегда было прохладно.
И тут Талли увидела Джека. Сидя на корточках, он обихаживал розовый куст на могиле Дженнифер. Она пожалела, что не пошла сразу к нему домой. Тогда она бы выиграла несколько лишних минут.
Он улыбнулся ей.
— Привет. Что ты здесь делаешь? Как прошел суд?
— Прекрасно, — солгала Талли, стараясь нащупать внутри себя опору. Но эта опора тоже скрипела. Казалось, скрипело все внутри Талли. Она медленно подошла к нему. «Я хочу сесть, — подумала она, — но здесь не на что».