Талли
Шрифт:
— Да, милый, но тебе это трудно будет понять. Послушай, у меня есть для тебя новость. Мы, то есть я, ты и Дженни, переезжаем. Как ты думаешь, тебе понравится Калифорния?
— Калифорния! Вот здорово! Когда?
— Скоро, — ответила Талли и закрыла глаза, — скоро.
— А папа поедет с нами?
— Нет, милый, — сказала Талли. — Папа останется здесь. Здесь его магазин, и дядя Брюс, и дядя Стив. Но он будет приезжать к тебе каждую неделю. И ты сможешь приезжать к нему, когда захочешь.
— Когда захочу? Даже в будние дни?
— Конечно. Почему бы и нет?
— Значит, мы поедем одни?
— Нет, Бум. Ты помнишь Джека? Дядю Оз?
— Ага, он такой спокойный, — сказал Бумеранг, рассматривая комнату. — Мам, дай мне, пожалуйста, полотенце. Я хочу вылезти.
Эта проклятая штука у нее на груди надавила так сильно, что Талли подумала: «Так, должно быть, чувствуют себя при обширном инфаркте миокарда».
Еще одна ночь. Талли бродила по дому, сидела на диване, смотрела программу Джонни. В передаче принимали участие Робин Уильямс и Дэвид Леттерман. Робин Уильямс рассказывал о своей новой любовнице. О чем рассказывал Леттерман, она не запомнила.
Выпив в три часа утра чашку кофе, Талли достала старые фотографии. Не особенно старые — она нашла их в письменном столе. За действительно старыми пришлось бы лезть на чердак, а этого не хотелось.
Вот они с Робином — только что въехали в этот дом. Вот Талли беременная, — стоит без улыбки, во дворе среди зарослей сорняков. Вот Робин держит на руках трехмесячного Бумеранга, который не рад тому, что его так высоко подняли. Годовалый Бумеранг, уснувший на стульчике-коляске, — голова повисла, рот открыт. Хедда. Сидит в саду в тени деревьев. Не улыбнулась, но позволила, чтобы ее сфотографировали. «Забавная фотография, — подумала Талли. — Как это похоже на мою мать». Талли дотронулась до лица на фотографии. Свадьба Шейки. Шейки и Фрэнк — оба лучезарно улыбаются в объектив. Талли и Робин на их свадьбе. Он обнимает ее за плечи. Как и положено, они улыбаются. Талли вспомнила, как их снимали: она стояла рядом с Робином, и ей страшно хотелось танцевать — впервые за год.
«Где мой выпускной ежегодник? Когда я в последний раз видела его?» — вспоминала Талли.
И вдруг поняла, что вообще ни разу в него не заглядывала. И ни одной подписи одноклассников там нет. Выпускной год. Кому он нужен?
Но где же он все-таки? И в четыре часа утра Талли полезла на чердак и как одержимая стала рыться в картонках из-под молока, перекладывая школьные бумаги, номера «Нэшнл джиогрэфик» и «Пипл». Наконец, она нашла его — большой, черный, пыльный. Средняя школа Топики, 1979. Надпись на титульном листе: «Это был лучший год, это был худший год, в этом году было столько всего, но нам нужно идти дальше». Захватив ежегодник, Талли спустилась вниз и, устроившись в кресле Робина, стала смотреть. Девушки в форме футбольных болельщиц, помпоны их шапочек треплет ветер. Длинноногая красавица Шейки и Дженнифер. Боль сжала ее сердце: Дженнифер в короткой белой юбке и белой блузке, шапка завитых светлых волос, улыбается.
Потом шли Самые и Лучшие. О, кто это? У Талли перехватило дыхание — этот был он. Самый Красивый парень выпуска в футбольной форме держит под мышкой свой шлем.
Блестящие белые зубы, светлые волосы и красные губы. Она целовала эти губы, она ласкала это лицо. Она провела кончиками пальцев по лицу на фотографии, по волосам, потом наклонилась и прижалась губами к его губам. «О Боже, я люблю тебя, Джек Пендел! — Она чувствовала, как подступают слезы. — О Боже, я люблю тебя. Я никогда не считала себя удачливой, но мне повезло— я встретила тебя».
Затем
Самая Умная девушка какая-то Сьюзен. Сьюзен Фрэнкеш. «Кто она? Я никогда не слышала о ней. Почему не Дженнифер? — подумала Талли. — Почему не она Самая Умная девушка?» И тут Талли поняла почему.
Самый Сильный парень — снова Джек. Лучшая Улыбка, Лучший Учитель, Клоун Класса, и вдруг — ее собственная фотография с подписью Лучшая Танцовщица. Лучшая танцовщица Натали Анна Мейкер. И ее снимок в полный рост — в трико, тощая как палка и почти столь же привлекательная, она замерла в грациозном пируэте с изящно изогнутыми над головой руками.
Талли засмеялась. «Давно следовало посмотреть эту дурацкую книжку и посмеяться. Может, я бы привыкла смеяться», сказала она себе.
Дальше шли фотопортреты.
Марта Луиза «Шейки» Лэмбер! Футбольная болельщица, Королева бала выпускников. Мечта: «Быть счастливой», — написала Шейки.
Натали Анна Мейкер, Дженнифер Мандолини и Джулия Мария Мартинес — все на одной странице. Фотография Талли была первой. Семнадцатилетний ребенок, серьезно глядит в объектив и старается выглядеть взрослым. Обесцвеченные короткие волосы, на лице — толстый слой косметики: густо накрашенные ресницы, густо накрашенные губы, густо намазанные румянами щеки. Талли прищурилась. «И это я? О Господи, типичная девица с железной дороги». Она вспомнила, как их фотографировали. Без пяти минут выпускники собрались в одной из аудиторий и, рисуясь друг перед другом, жевали резинку, отпускали скабрезные шуточки.
И ее мечта? «Не иметь никакой мечты», — написала семнадцатилетняя Талли.
Двадцатидевятилетняя Талли прижала открытый альбом к груди. Фотография Дженнифер обведена черной рамкой. «Дженнифер Линн Мандолини. 1962–1979. Произносила речь на выпускном вечере. Капитан команды болельщиков». Мечта: «Калифорния».
Прочитав надписи, Талли положила ежегодник на колени и прислушалась к звукам в доме. Сквозь слезы она видела расплывчатые очертания комнаты — занавески и книжные полки, стереосистема и телевизор — и чуть-чуть покачивала головой.
«Мандолини, я тоскую по тебе. Я буду тосковать по тебе всегда, до самой смерти, и, если мы не соединимся в мире ином, я буду тосковать по тебе и там, каждый день своего бессмертия. До конца дней своих, сколько бы я ни приобрела и сколько бы ни потеряла, ничто не заделает дыру в моей душе — дыру, которую проделала твоя смерть. Не тоска по тебе, не боль и не горе, только эта дыра навсегда останется во мне. Вечная, ничем не заполненная дыра. Ее не закроют ни земля, ни время. Ни белые розы. Когда я потеряла тебя, Мандолини, я потеряла все, и я стою над этой пропастью и смотрю в пустоту.
За эти годы я поняла, что в любом другом из сорока девяти штатов я еще могла бы жить. Потому что у меня есть Джек. Потому что у меня есть Дженни. Потому что у меня есть сын и муж. Но в этом, пятидесятом, штате всегда будет бездонная пропасть.
Ты свинья, Мандолини. Ты профукала свою жизнь. Свою молодую жизнь ты оборвала по глупости, из сущей дури. Ты сгубила на корню все свои и мои надежды и надежды своей матери. Мне жаль, что тебя больше у меня нет, моя Дженнифер. С тобой стоило дружить».