Таллинский дневник
Шрифт:
Ночь пугала Василия тем, что она несла с собой одиночество. Страшно было видеть вокруг тонущих, слышать их крики, но не иметь сил помочь им. Крики стихали, и вокруг только звуки глухо перекатывающихся волн и потемневшее небо.
Вдруг Василий заметил, как поблизости от него, над каким-то обломком дерева появилась голова.
– Давай сюда! Сюда давай! - закричал он что было силы.
Ответа не последовало.
Их разделяли какие-нибудь десять-пятнадцать метров, но сейчас это было больше чем километры самого трудного пути.
Усиленно
Когда они оказались рядом, Василий увидел бледное, мокрое лицо уже знакомой ему женщины-врача. Внезапно налетевшие крупные волны снова отбросили их в разные стороны. Василий изо всех сил устремился к женщине, барахтавшейся поодаль. Как только они поравнялись, Василий окоченевшими пальцами с трудом размотал бинт, которым была перевязана раненая нога, и перехватил им бревно и доску крест-накрест. Теперь получилось нечто вроде плотика. Взобраться на него нельзя, но держаться за эту крестовину, опираясь на нее руками, было даже удобно.
Находясь друг против друга, они уравновешивали свой плотик.
А тем временем совсем спустились сумерки, и море закрыл туман. Они уже не видели друг друга и вообще ничего не видели и не ощущали, кроме воды и холода.
Василий чувствовал рядом живое существо, и ему стало немного легче.
– Я погибаю, - прозвучал в тумане слабый женский голос.
– Не погибнете, скоро будет остров.
– Какой остров?
Василий сам не знал, какой остров, но ему хотелось верить, что желанный остров с твердой землей под ногами непременно встретится у них на пути. Эта мысль согревала, и Василий продолжал думать и говорить об одном и том же: остров будет, будет остров.
Слова Шувалова действовали на женщину ободряюще. Действительно, верилось, что где-то совсем близко есть маленький клочок родной земли. И это заставляло из последних сил бороться за жизнь.
Но время от времени врач Татьяна Ивановна Разумова переставала владеть собой. Держаться на воде ей стоило большого труда, сознание затмевалось, в воспаленном мозгу рисовались ужасные сцены, виденные несколько часов назад, в момент гибели транспорта. Перед глазами вставала картина взрыва, растерянное лицо капитана. Вот он подбежал почему-то к ней со словами:
"Девушка, родная, пока не поздно, прыгайте в воду!"
"Нет, я не брошу раненых", - ответила Татьяна.
"Все равно вы ничего не сделаете, никому не поможете. Мы сейчас погибнем, а вы молодая, у вас вся жизнь впереди", - почти умолял капитан.
Когда положение было совершенно безнадежным и транспорт уже погружался в воду, Татьяна сбросила с себя халат, обмундирование, спустилась по штормтрапу вниз и поплыла.
Впереди себя она увидела тонущую девушку. Должно быть, та почти совсем не умела плавать, только беспомощно размахивала руками и кричала истерически: "Мама!
Татьяна поплыла к ней, не сводя глаз с ее кудрявой головы, то исчезавшей, то вновь появлявшейся над водой. Но увы, помочь не успела, девушка, захлебываясь, крикнула в последний раз "маа... маа"; голова ее исчезла и больше не показалась...
Скоро силы оставили Татьяну, она тоже стала захлебываться и тонуть, но тут чьи-то сильные руки схватили ее за волосы и подтянули к себе.
Она открыла глаза и сквозь помутневшее сознание поняла: это ее старший товарищ, врач таллинского госпиталя Сутырин, обычно тихий и необщительный человек.
"Держитесь за эту доску, вас заметят и спасут", - твердо проговорил он и отплыл в сторону.
"Он отдал мне свою доску, а сам погиб", - решила Татьяна и не могла себе простить, почему она не удержала его рядом.
Теперь, плывя вместе с Шуваловым, она вспоминала то девушку, кричавшую "мама", то лохматую голову врача. В полубреду она бормотала:
– Сутырин погиб, и мы погибнем.
– Нет, он не погиб, - убежденно говорил Шувалов. - Он доплыл до острова и встретит нас.
– Неужели встретит? - и Татьяна сильнее сжимала пальцами деревянный плотик.
Шувалов бодрился и поддерживал свою спутницу, но и ему силы постепенно изменяли, к тому же заныла рана, разъеденная соленой водой, по всему телу разлился озноб. Он чувствовал, что все кончено, и, еле шевеля губами, произнес:
– Доктор! Плохо! Прощайте!
Кто-то звал Татьяну на помощь, кому-то она была нужна, и это прояснило затухающее сознание врача, придало ей новые силы, пробудило волю к борьбе за жизнь человека, совсем мало известного ей, но сейчас такого необходимого.
Еле шевеля помертвелыми губами, она сказала:
– Держись, сейчас я тебе помогу.
Она перебралась на другую сторону плотика, прикоснулась к похолодевшим рукам раненого, одной рукой держась крепко за плотик, другой стала растирать его застывшее тело.
– Потерпи немного, - сказала Татьяна. - Вон там огни острова.
Конечно, никакого острова не было, это появились сигнальные огни приближающихся кораблей.
Василий совсем ослабел и держался на воде лишь потому, что никакие силы уже не были способны разжать его окоченевшие руки, обнимавшие плотик.
Когда луч прожектора зашарил по волнам и ярко осветил утопающих, Татьяна решила, что это бред, и теперь уже наверняка смерть незримо подбирается к ней. Еще более утвердили ее в этой мысли живые человеческие голоса, усиленные мегафоном:
– Продержитесь несколько минут. Сейчас мы к вам подойдем! Сейчас мы к вам подойдем! Сейчас...
Последнее Татьяна уже не слышала. Она потеряла сознание.
Очнулась в небольшом теплом кубрике. Открыла глаза, долгим невидящим взглядом посмотрела перед собой и снова сомкнула отяжелевшие веки.