Таллинский дневник
Шрифт:
Недолго пришлось ждать Голеву ответа. На той же волне ему отвечали: "Анта, Адели, Ута. Вас понял. Ленинград тоже в опасности. Будем держаться. Желаем вам боевых успехов".
"Какие там успехи, - с иронией подумал Голев. - Если бы знал мой коллега, что нам считанные часы оставаться в Таллине, а потом плавание в неизвестность. И доберемся ли мы до Кронштадта - бабушка надвое сказала"...
Что больше всего радовало Голева? Его сигналы достигли Ленинграда - это уже здорово! Вместе с тем, сколь оно ни парадоксально, кажется, легче разобраться, что там, в Ленинграде, нежели в нескольких километрах
И здесь с минуты на минуту надо ждать встречи с фашистами.
"Приготовили бутылки с бензином. Некоторые переоделись в чистое белье, я тоже. Катя, родные где-то далеко и близко. Как они сейчас? Единственное, что мне хочется, это не продешевить. Если отдать жизнь, то предварительно убив десять фашистов - не меньше".
А пока фашисты не появились, работа локации продолжается, результаты можно наблюдать, что называется, визуально!
"Несколько налетов... Во время одного из них самолет "мессершмитт" подбили, и он классически спикировал в море.
Испытывается и проверяется работа всех узлов, и глубокое огорчение, когда осциллограф капризничает. Починить нет возможности" (27/8-41 г.).
Поблизости рвутся снаряды, на полуострове скопилась масса отступающих войск, неизбежная давка, неразбериха. И можно подивиться выдержке человека, способного в этой сумятице не только делать свою работу, но и по часам и минутам фиксировать все, что происходит вокруг.
"В 16.00 нашу команду опять взяли для охраны штаба. Наши части взорвали Арсенал. Горят цистерны с бензином.
В 18.00 получил по телефону распоряжение свернуть рацию. С оставшимися пятью бойцами быстро и спокойно все собрали.
В 19 часов отправился в Минную гавань, в штаб ПВО. Клубы дыма от дымовых завес. Шрапнель. Автомашины с ранеными и гражданскими мечутся у пристани. Жуткий вид"...
Все уже снялись со своих мест. Все в движении. Трудно кого-либо разыскать из начальства. Попался капитан Невдачный из штаба ПВО и, не дожидаясь вопросов, сказал:
– Вам в Беккеровскую гавань, грузиться на транспорт.
– Вместе с машинами?
– Не знаю.
– На какой транспорт? Когда он отходит?
– Тоже не знаю. Отправляйтесь туда, на месте все будет ясно, - бросил он и тут же исчез, растворился в толпе.
До Беккеровской гавани не близко. Что ж поделаешь, надо спешить...
Добрались. Так же, как и в Минной гавани, здесь полно народу. И тоже неразбериха. У причала два транспорта. Сотни людей сгрудились у трапов, жаждущие ощутить под ногами палубу. Всем кажется, что опасность существует только тут, на земле, а стоит оказаться на транспорте и оторваться от берега - можно показать немцам большой кукиш. Какая наивность! Какое заблуждение!..
Голев осматривается по сторонам: кто же тут начальство, кому решать его судьбу? Все распоряжаются, и впечатление такое, что каждый чувствует себя старшим. Впрочем, нет, это ошибка. Высокий плотный помначштаба капитан 1-го ранга Черный, которого Голев уже встречал в штабе флота, и есть вершитель судеб. Без его приказания никто на транспорт не попадет. А он тут же, на пирсе, в массе народа. Благо, голос у него, что иерехонская труба, гаркнет из одного конца в другой эхо разносится...
То и дело к нему протискиваются
Жгите! Одно это слово поразило, как молния. Легко сказать!
Новикова не смутило, что он всего-навсего лейтенант. Он вспыхнул, зарделся:
– Как жгите?!. Это же огромная ценность! Чего стоило их создать! Целый научный институт трудился. А потом самые высокие мастера на заводах. А вы жгите...
– Куда же я их поставлю, разве себе на голову. Сами видите, все забито, людей полно, а вы со своими машинами, - на повышенных тонах говорил помначштаба.
– Я не могу выполнить ваше приказание. Мне этого не простят. В Кронштадте и Ленинграде машины эти нужны, - убеждал Новиков.
И помначштаба не выдержал, сдался:
– Грузитесь вон на тот лесовоз, - показал он на "Казахстан".
"Сели с автомашинами и командой на транспорт "Казахстан". На берегу оставалось еще много войск, когда мы отчалили. Трап сбросили под крики раненых: "Возьмите нас с собой". Это было страшно тяжело. Их должны взять другие транспорты. Наш транспорт стал на внешнем рейде, между островами Нарген и Вульф. Всю ночь Таллин представлял из себя громадный факел. Бушевало пламя от взрывов цистерн с бензином, горящих складов. Пожар, вероятно, был виден в Финляндии" (27/8-41).
"В 12.00 эскадра отправилась курсом на Кронштадт. Впереди и сзади нас, вплоть до горизонта, наши корабли - боевые и транспортные. На нашем транспорте народу тысячи три с половиной. Яблоку упасть негде. Ночь провел под дождем на палубе. Днем залез в кабину автомашины, там тепло, электричество, все удобства. Брился. Приютили у себя эстонку Зину с мужем милиционером. Она решила ехать внезапно, без вещей. Иногда вздыхает об оставшихся чемоданах с платьями.
Сегодня самолеты противника вели только разведку. Вечером крейсер "Киров" обогнал наш транспорт. Установлено наблюдение по бортам транспорта, все время голоса: "мина слева, мина справа". По-моему, это больше со страха. Всю ночь почему-то стояли, а, по-моему, ночью и нужно было двигаться" (28/8-41).
На сей раз Голев был явно не прав. Финский залив был густо минирован. Мины всплывали у самого борта, и люди штоками отталкивали их, прокладывая путь своему кораблю. Днем можно было увидеть плавающие мины, а в темноте мину не заметишь. Потери были бы больше...
"В 8 часов лег спать в кабине автомашины. Проснулся от стрельбы и свиста бомб. Выскочил из кабины..." (28/8-41 г.).
И увидел массу людей. Те, что спали, проснулись, сидевшие в трюме поспешно выбирались на палубу. Головы запрокинуты, окаменевшие лица, все взгляды устремлены в небо к зловещим птицам, от которых отрываются серебристые бомбы и с протяжным свистом, от которого дух захватывает, летят на корабли.