Талтос
Шрифт:
– О да, я прочла его очень внимательно, – кивнула Мэри-Джейн. – Даже те отрывки, которые пришлось буквально подсмотреть тайком. – Она хлопнула себя по стройным загорелым бедрам и залилась смехом. – Вот вы говорите о том, что мне нужно дать что-нибудь. Помогите получить образование – это, пожалуй, единственное, что на самом деле пойдет мне на пользу. Знаете, самую скверную услугу в жизни оказала мне мама, забрав меня из школы. Разумеется, тогда у меня не было никакой охоты туда ходить. Я получала гораздо больше удовольствия в публичной библиотеке, но…
– Я думаю, ты совершенно
Многие в нашем роду имеют лишние хромосомы, способствующие рождению монстров, но никогда, вплоть до этого ужасного времени, ни один из них не появился на свет.
А как же тот призрак, подумалось ей, чудовище, фантом, доводивший молодых женщин до безумия, так долго державший всех обитателей дома на Первой улице под покровом страха и мглы. Есть нечто поэтическое в странности тел, лежащих под землей прямо здесь, в тени дуба, где Мэри-Джейн в коротенькой хлопчатобумажной юбчонке, со свежеприклеенным пластырем на коленке, в белых, измазанных свежей грязью лакированных туфлях и в грязных носках, полуспущенных на каблуки, стоит, упираясь руками в худенькие бока.
Быть может, ведьмы из Байю просто тупицы, размышляла Мона. Они могут стоять над могилами монстров и не понимать этого. Конечно, ни одна ведьма из этой семьи не знает ничего и о самой себе. За исключением разве что молчащей женщины, рядом с которой застыл Майкл – гора кельтских мускулов и обаяния.
– Ты и я – троюродные сестры, – обращаясь к Моне, возобновила разговор Мэри-Джейн. – Разве в этом не заключен особый смысл? Ты еще не родилась, когда я пришла в дом Старухи Эвелин и она угощала меня домашним мороженым.
– Не помню, чтобы Старуха Эвелин делала домашнее мороженое.
– Дорогая, она делала лучшее домашнее мороженое, которое я когда-либо пробовала. Мама привозила меня в Новый Орлеан, чтобы…
– Ты что-то путаешь, – сказала Мона. – Это был кто-то другой.
Быть может, эта девочка – самозванка? А что, если она вовсе и не из Мэйфейров? Нет, таких совпадений не бывает. А кроме того, есть что-то у нее в глазах… нечто такое, что немного напоминает Моне Старуху Эвелин.
– Ничего я не путаю и знаю, о ком говорю, – настаивала Мэри-Джейн. – Но сейчас речь не о домашнем мороженом. Дай мне посмотреть на твои руки… Вот видишь, они у тебя нормальные.
– Ну и что из этого?
– Мона, будь вежливой, дорогая, – сказала Беатрис, – твоя кузина говорит от всей души.
– Так вот, видишь эти руки? – сказала Мэри-Джейн. – В далеком детстве у меня на обеих руках было по шестому пальцу. Тебе известно об этом? Это был лишний палец, совсем маленький. И мать привела меня к Старухе Эвелин, потому что у Старухи Эвелин имелись точно такие же пальцы.
– Неужели ты думала, что я не в курсе? – спросила Мона. – Я выросла у Старухи Эвелин.
– Знаю. Я знаю о тебе все. Остынь немного, милая. Я не хочу показаться грубой, просто я такая же Мэйфейр, как и ты, и готова сравнить свои гены с твоими в любой момент.
– А от кого ты обо мне узнала?
– Мона… – мягко попытался остановить ее Майкл, но безуспешно.
– Как получилось, что я
– Ах, послушайте, это целая история, – сказала Мэри-Джейн. – Я отбывала срок в Миссисипи, и, можете мне поверить, условия были еще хуже, чем на Ферме Парчмана. [8] – Она пожала плечами. Похоже, этого большого ребенка невозможно вывести из себя. – У вас не найдется чаю со льдом?
– Конечно найдется, милая. Извини, пожалуйста, – вскинулась Беатрис и выбежала за чаем.
Селия качала головой. Ей было стыдно. Даже Мона почувствовала, что нарушает законы гостеприимства. А Майкл поспешно принялся извиняться.
8
Одна из крупнейших в штате Миссисипи ферм-тюрем, похожих на старые рабовладельческие плантации. Существовала до 1972 г.
– Нет, не надо, я возьму сама! Скажите только, где его можно найти! – крикнула Мэри-Джейн вслед Беатрис.
Но Беа уже исчезла из виду – и весьма кстати. Мэри-Джейн снова выдула пузырь из жвачки, затем еще раз, а напоследок выпустила целую серию пузырьков.
– Здорово! – восхитилась Мона.
– Как я и говорила, это целая история. Я могу рассказать вам жуткие вещи о том, как я отбывала срок во Флориде. Я была там. И в Алабаме тоже. Правда, недолго. Можно сказать, я зарабатывала себе возможность вернуться домой…
– Не лги, – резко прервала ее Мона.
– Мона, не будь такой язвительной.
– Я видела тебя раньше, – вновь заговорила Мэри-Джейн таким тоном, словно вообще ничего не произошло. – Я помню, когда ты и Гиффорд Мэйфейр пересаживались в Лос-Анджелесе, чтобы лететь на Гавайи. Тогда я впервые попала в аэропорт. Ты спала там на двух стульях возле стола, накрывшись пальто Гиффорд. И Гиффорд купила нам потрясающе вкусную еду.
«Ох, только не надо подробностей», – подумала Мона, в памяти которой и в самом деле сохранились какие-то туманные обрывки воспоминаний об этой поездке и о том, как болела шея после пробуждения в зале ожидания международного аэропорта Лос-Анджелеса. Припомнилось ей и как Гиффорд говорила Алисии, что когда-нибудь привезет Мэри-Джейн обратно.
Однако Мона никак не могла воскресить в памяти образ другой маленькой девочки. Но, видимо, она там все же присутствовала. Значит, это была Мэри-Джейн. А теперь она вернулась домой. Гиффорд, должно быть, творит чудеса с небес.
Беа вернулась с ледяным чаем.
– Вот он. Чудесный. С лимоном и сахаром – ведь ты такой любишь, дорогая?
– Я не помню тебя на свадьбе Роуан и Майкла, – сказала Мона.
– Это потому, что я не заходила внутрь.
Мэри-Джейн взяла из рук Беа ледяной чай и поспешно выпила половину, захлебываясь и утирая подбородок тыльной стороной ладони. Обломанные ногти, когда-то покрытые розовым лаком, украшал роскошный траурный узор.