Там, где была тишина
Шрифт:
Сидевшие на земле туркмены зашевелились. Некоторые одобрительно закивали. Но какой-то высокий и жилистый старик в чалме, которого Макаров до сих пор на дороге не видел, вдруг вскочил и закричал, выпячивая небритый подбородок.
— Принимай на работу Дурдыева, начальник. Не примешь, — с работы долой. Понимаешь?
Снова стало тихо.
— Хорошо, — чуть помедлив, ответил Макаров. — Хорошо. Я приму Дурдыева. Пусть выходит на работу. — Помедлив секунду, подождал, покуда утихнет поднявшийся вокруг ропот, и продолжал: —
И вот тогда случилось то, чего никак не ожидал Макаров. Рабочие-туркмены начали смеяться. Они смеялись так искренне, от души, что этот смех подхватили все, стоящие вокруг. Такир огласился неудержимым хохотом.
— Правильно, начальник, — крикнул Курбандурды. — Очень правильно!
— Якши, начальник!
— Кетмень ему, пузатому!
Смех гремел над такиром, как ливень. Макаров видел, как сердито махал руками и плевался высокий старик, но его уже никто не слушал:
— Давайте кончать митинг, — поднял Макаров руку. — Становись на работу.
И все же, отпустив на время, глухая неясная тревога снова схватила его в свои цепкие когти. «Кто-то борется со мной, — думал он, шагая в контору. — Но кто? Кому я мешаю? Я ведь, кажется, ничего плохого не сделал. И Солдатенков… Приехал сюда бог весть откуда, работает не жалея сил. Разве мог бы он смотреть равнодушно, как избивают женщину, в сущности девочку, ставшую женой варвара. А Ниязов говорит: обычай. Хорош представитель Советской власти. Хорош! Ну что ж, поборемся… А тут и с дорогой не ладится. Черт бы их побрал! Неужели им там не понятно? Это все Николай: не сумел объяснить, не смог добиться…»
В конторе его ждал Костенко. Возле него стояла раскрасневшаяся Наталья. Увидев его, оба сразу же умолкли.
Костенко протянул Макарову руку.
— Прибыл из командировки, — доложил он.
Макаров сухо пожал ему руку.
— Рассказывай, — коротко, бросил он.
В контору вошли Борисенко и Серафим. Видимо, они хотели что-то сообщить Макарову, но, увидев, что он занят, отошли к столу Буженинова.
— Да что рассказывать, — присел на табурет Костенко. — Пошел сразу я к главному инженеру…
— К Чернякову? — перебил его Макаров.
— К нему, — кивнул головой Костенко. — Он, напевая что-то по-французски, посмотрел наши чертежи…
— А письмо? — снова перебил его Макаров.
— Письмо он даже не стал читать. Цидульки, говорит, читаю только от девиц и вдов.
Увидев, как покраснел Макаров, Николай заторопился.
— Посмотрел на чертежи и говорит: «На все это наплевать и забыть. Проект утвержден, смета утверждена, а если вам там заниматься нечем, так пейте водку и играйте в подкидного».
— Негодяй, — вскрикнул Макаров. — А ты ему что? Смолчал!
— Это же твой товарищ, —
— И поеду, — заорал Макаров, ударив кулаком по столу так, что с него слетела чернильница-невыливайка. — Но я ведь тебя послал, тебе доверил. А у Ткачева ты был?
— Был, — угрюмо отозвался Костенко.
— Ну и что?
— Да что? Ничего. Вызвал он Чернякова. Ругались они с ним, как сапожники. Меня выставили за дверь. А потом Ткачев меня позвал и говорит: «Делайте, как сказал главный, нечего фокусничать».
— Фокусничать! — побледнел Макаров. — Да я ведь, да я… Мы уже завал разобрали. Почти самое главное сделали. Что же они там?
Он силился свернуть цигарку и никак не мог сделать это мелко дрожащими пальцами.
В конторе стало тихо. И вдруг все вздрогнули. Это из рук Натальи выпала чашка, которую она все время терла, терла, не сводя глаз с Макарова и Николая, и никак не могла вытереть.
Наталья села на табурет и заплакала.
— Давайте уедем отсюда, — растирая руками слезы, заговорила она. — Домой, в Полтаву. Ничего у нас тут не получится. Ничего!
— Наталья! — вскочил Макаров. — Ты почему не на работе?
Наталья тоже встала.
— На минутку зашла, — пробормотала она. — Просила Николая чашку купить. И вот… разбила.
Макарову стало жаль ее.
— Ничего, он тебе в следующий раз целый сервиз привезет. А вы что, друзья? — повернулся он к Борисенко. — Что это за парад?
— Мы по секрету, — почти прошептал Борисенко, лукаво улыбаясь.
— Ну что там? — подошел к нему Макаров.
— Выйдить на хвылынку, — снова прошептал кладовщик.
Макаров вышел. К нему сейчас же подошли и одновременно жарко зашептали Борисенко и Серафим.
— Там на станции в чайхане девка сидит. Вторые сутки. Красивая. И все плачет.
— Ну и что? — не понял Макаров.
— Давай, товарищ прораб, возьмем ее сюда, к нам, — елейно заулыбался Борисенко. — Зачем пропадать девке?
— Возьмем, товарищ прораб! — в тон ему взмолился Серафим.
— Морды вы собачьи, — засмеялся Макаров. — Девушку приведите. У нас работы хватит. Но имейте в виду…
— Что вы, что вы! — замахал руками кладовщик. — Пошли, Симка!
Когда Макаров возвратился в контору, там никого не было. Только Буженинов что-то отщелкивал на счетах.
Макаров вспомнил, что еще утром получил на станции письмо из дому, да так и не успел его прочитать. «Что там мать пишет? — подумал он, надрывая синий конверт с маркой, изображающей красноармейца в шлеме. — Как там ей живется одной?»
Отец Виктора умер еще в восемнадцатом году от свирепствовавшей тогда испанки. Матери одной пришлось воспитывать сына. Она работала, хлопотала по хозяйству и никогда не показывала, как тяжело ей приходится. Особенно тяжелой оказалась для нее первая разлука с сыном.