Там, где горит земля
Шрифт:
— «Балтийцы$1 — это вещь, — мечтательно протянул старший. – Чудесные машины.
— Да, просто сказка, — согласился майор.
Замолчав, оба несколько секунд созерцали схему, проникаясь величием коллективного организационного разума штабных работников, создавших это гармоничное творение. Затем полковник с тяжелым вздохом оторвался от увлекательного занятия и провел стальной «рукой» по вороху картонных карточек, разложенных на столе. На них, по старинке, отмечались практические изменения организации и пополнения – по одной карточке на каждое подразделение. Даже беглый взгляд мог заметить, что на прямоугольных светло–коричневых картонках не осталось живого места – все изрисовано буквами, числами и схемами, многократно
— Витя, — задушевно произнес полковник. – Ну, вот почему на картинке все так красиво, а в жизни… — он явно сдержал готовое вырваться крепкое словцо.
— «Балтийцев» не дали? – уже деловито спросил майор.
— Обещают уже второй месяц, — тоскливо ответил Зимников. – Но никак не дадут. И, главное, была бы это действительно чудо машина…
Майор понимающе хмыкнул. Действительно, «Балтиец», он же «кронштадтец», он же «линкор», а официально – БТК («броневик тяжелый кронштадский») чудом технической мысли не являлся. Тяжелый, как жизнь на фронте, ломает пять мостов из шести, жрёт газойль большой ложкой, капризный, как барышня на первом свидании… Но другого нет, первый полноценный бронеход, с нормальной пушкой и полноценным бронированием, экипажи которого считаются смертниками лишь на три четверти.
— Ничего, теперь у тебя есть я, — обнадежил майор Таланов. – И я никогда тебя не брошу!
Оба офицера не особо жизнерадостно засмеялись, точнее, заржали соленой шутке, допустимой только между давно и хорошо знакомыми людьми, и только в такой вот задушевной, без лишних глаз и ушей обстановке.
Полковник Зимников перебрал карточки.
— Да, твоя новая рота «механиков» будет весьма кстати… Но это какой-то фантастический бардак, все-таки. У меня есть батальоны, но два них готовы вцепиться друг другу в глотки, поскольку один составлен из беженцев–добровольцев, а другой – перебежчики–англичане.
— Я слышал об этом, — вставил майор. – Почему их не раскассировали, как обычно, отдельными ротами или даже отделениями?
— Это к Шварцману, решение принимал он, — вздохнул полковник. – И я уже думаю, может быть начать практиковать публичные повешения, как в старые времена наёмных армий? Каждый день тихая поножовщина между франко–немцами и англами, которую не унять никакими трибуналами… И ладно бы только это! Связисты не умеют пользоваться автоматизированными средствами. Приходят ящики с аппаратурой, аккумуляторов нет, штаты не предусмотрены, только два тома инструкций в придачу. Бронебойные снаряды через один идут с браком, они не пробивают ничего толще бумажного листа — раскалываются.
— Вместо вольфрама упрочненный стальной сердечник, слышал, — скривился Таланов.
— А для безоткаток нет кумулятивных снарядов, — продолжил Зимников. – Гаубицы попадают в цель только прямой наводкой, потому что прислуга не умеет обрабатывать на функциометрах целеуказание корректировки. «Мангусты» расстреливают боезапас впустую, потому что за год у нас так и не появилось нормального обсчета для стрельбы с упреждением по авиации. Зенитчики все ещё считают реактивный самолет быстрым гиропланом, по которому можно палить по старинке, с упреждением по прицельным кругам. Запрос на воздушную поддержку проходит через пять инстанций. Вызывая наших авиаторов можно надеяться только на то, что они страшно отмстят за тебя. Если найдут участок и если не проутюжат наших же.
— Война есть бардак, — подытожил Таланов.
— Ну да, — согласился Зимников. – Понятно, что сейчас уже получше, чем тем летом. Снаряд из прессованного навоза все же лучше бутылки с бензином и машинным маслом. Но… — он тоскливо махнул рукой. – На бумаге у меня почти полноценная механизированная сводно–гвардейская бригада, облегченная дивизия в миниатюре. Практически это дикая орда, которой можно только скомандовать «Вперёд!» и быстренько отойти в сторону.
— Я верю в твой организационный
— Я тоже в него верю, — согласился полковник. – Но что я могу сделать, если в бригаду скидывают рыбьи кости вместо филе? «Зимников умный, опытный, он все может!». Мне нужно хотя бы полгода нормальной подготовки и снабжения, тогда можно будет выйти даже один на один в чисто поле. А ни хрена нет – ни людей, ни техники, ни времени. Добровольцы готовы драться, но они не воины. Они в массе своей – пока лишь ополчение, которое готовить и готовить, как новобранцев. Аэробатовцев осталось — на командиров отделений едва хватает. И какие мы «механизированные», если нормальные броневики только в разведроте? Та сборная солянка из рыбы с собаками, которую мне дали, опять сгорела вся в первый день боев. Потому, что в бронебатальоне — полсотни машин пяти типов, десяти модификаций, а экипажи — с ускоренных курсов. Дожили – я уже дважды использовал разведчиков как ударный механизированный кулак. И дальше буду, потому что с бронеходами, похоже, прокатят. Хорошо хоть тебя вернули, да ещё с прибытком.
— Да, полсотни «шагоходов$1 — это сила! – с некоторой долей самодовольства заметил майор. – Тут можешь не беспокоиться, я своих погонял на совесть.
— А толку? – воззрился на него Зимников. – «Механик$1 — это самоходный гроб с компактным дизелем на заду, он хорош только в связке со всеми остальными, чтобы расчистили путь, прикрыли и снабдили. А я на бригаде всего два месяца и едва–едва сумел наладить хоть какое-то взаимодействие между батальонами. При четвероязычии. Пока что у меня в руках кувалда, которой можно ударить только раз, а потом управление рассыпается, и все идёт по старинке – на кулачках против танков. Так что пока – готовься, буду дробить твою роту и распределять поштучно, как подвижные пулеметные точки.
— Не по уставу, — почесал бритый затылок Таланов.
— Когда получу свои бронеходы, связистов, — металлические пальцы обладали ограниченной подвижностью, поэтому полковник не загибал их, а помахивал разлапистой кистью, похожей на железного паука. – Новую радиотехнику с дешифровщиками, кумулятивные снаряды и черта в ступе, тогда заживём по уставу. А пока – как получается.
Таланов встал и сделал пару шагов по маленькому кабинету комбрига – каморке на третьем этаже заводского комплекса «Плоньской оружейной мануфактуры». Все оборудование вывезли при эвакуации, остались лишь солидные, пустые как совесть ростовщика коробки цехов и складских помещений. Зимникову удалось истребовать комплекс лично у командующего фронтом Шварцмана, чтобы привести в порядок изрядно поистратившуюся в боях бригаду, пополняемую нерегулярно и хаотично. В соседнем здании отрабатывали бой в городской застройке. Грязные, потные и взъерошенные пехотинцы лезли в окна, откуда в них кидали пакеты с краской, имитирующие гранаты. Прямо по широкой асфальтированной площадке под окнами комбриговского кабинета раскатывали кругами два броневика, с которых попеременно прыгали бойцы – разведка отрабатывала быструю высадку на ходу. Недалеко – так, чтобы ненароком не попасть под колеса – бродил колоритный мужик, пузатый, здоровенный, в обычном маскировочном комбинезоне, но с большим деревянным крестом где-то между грудью и объемистым пузом. Он что-то вещал, широко размахивая правой рукой, будто кадил. Сквозь рык моторов доносилось:
— А ежели кто из вас, сукины дети, не проявит должного усердия в постижении воинской науки…
Окончание грозной фразы утонуло в автомобильном шуме.
— Это кто? – недоуменно спросил Таланов.
— Это наш бригадный священник, диакон Афанасий. Бригада у меня особенная, и батюшка тоже особенный. Окормлял верующих где-то во Франции, там была маленькая православная община. В общем, насмотрелся он там, когда… ну, понимаешь.
Таланов медленно кивнул, всматриваясь в человека с крестом на груди.