Там, где любовь
Шрифт:
Дональд О'Брайен, свежий и выспавшийся, сидел за столом и читал утреннюю газету. На нем были шорты и футболка, а выражение лица было такое, словно с сегодняшнего дня весь мир принадлежал Дональду О'Брайену. Морин нервно сглотнула, с ужасом чувствуя, как в ней нарастает совершенно неуместное возбуждение.
— Доброе утро. Дональд, я…
— Дон. Дональд напоминает Дональда Дака, а он был дебилом. Поэтому просто Дон. Так меня зовут в семье. Доброе утро, Морин.
— Хорошо. Дон. Я хотела попросить прощения за вчерашнее. Обычно я не веду себя, как малокровная барышня викторианской
— Жаль. Мне понравилось. Что-то в ней есть, в этой самой викторианской эпохе… Завтракать будешь?
— Нет, я уже опаздываю. Надо бежать.
— У тебя же нет машины.
— Она есть, это бензина в ней нет. Я собиралась взять машину Сюзи, съездить на заправку, купить бензин, потом заправить свою, отогнать машину Сюзи обратно и вернуться пешком к своей машине…
— Чересчур сложно. Упрощаем. Машину Сюзи беру я, везу тебя, потом ты едешь на работу, а я… тоже на работу.
— Но ты не обязан…
— Естественно, не обязан. Но я это сделаю.
— Почему?
Дон вздернул бровь и с веселым изумлением уставился на Морин.
— Ты всегда такая недоверчивая?
— Когда дело касается мужчин — да.
На редкость идиотский ответ, удививший ее саму. Она так давно имела дело с мужчинами, что уже забыла, в чем им собственно нельзя доверять.
Дон хмыкнул и налил себе еще чашку кофе.
— Очень жаль. У тебя что, был отрицательный опыт общения с противоположным полом, потрясший тебя настолько, что теперь все мужчины мира должны за него расплачиваться?
Морин едва не подпрыгнула от неожиданности и с подозрением уставилась на безмятежного красавца. Он просто так брякнул или что-то разузнал?
Мгновенно перед ее мысленным взором встал Гаэтано. Высокий, худощавый красавец с черными кудрями и гнилой душой. Гаэтано, бросивший ее с новорожденным ребенком.
Они поженились сразу после колледжа. Отличница Морин и посредственный ученик Гаэтано. Он пел ей о любви так, как это умеют делать только в Аргентине. Танго рыдало и манило, и Морин, дочь северных холмов, очарованная этой знойной и чувственной музыкой, пошла за своим возлюбленным, не задумываясь. Она была уже беременна Джеки.
Гаэтано выглядел счастливым. Он то и дело целовал живот своей молодой жены, хвастался знакомым и друзьям, а по ночам рассказывал счастливой Морин, как замечательно они заживут втроем с малышом.
Джеки не исполнилось и двух месяцев, когда Гаэтано наскучили оковы отцовства. Он с возмущением выяснил, что маленькие дети довольно часто не спят по ночам, маются животиком и требуют куда больше внимания, чем молодые здоровые мужчины. Короче говоря, Гаэтано собрал вещички и ушел. Очень ненадолго, потому что через три дня после своего ухода из дома он погиб в результате кошмарной аварии на одной из оживленных улиц города. Морин так и не успела стать разведенкой, зато стала вдовой в девятнадцать лет, да еще и с младенцем на руках.
Поначалу она не могла поверить в случившееся. Ни в то, что Гаэтано, красивый, любимый, звонкий Гаэтано так подло и безжалостно бросил их, свою жену и своего сына. Ни в то, что он, уходя, забрал все деньги, которые сам же откладывал именно к рождению малыша. Ни в то, что Гаэтано больше нет.
Много, много
— Я не то чтобы не доверяю мужчинам в принципе. Просто не спешу им верить безоговорочно.
Дон задумчиво кивнул.
— Это понятно и приемлемо. Что ж, тогда могу тебя заверить, что мои предложения помощи основаны лишь на твердом убеждении, что мир лучше войны. Нам с тобой придется жить под одной крышей, так пусть это будет удобно нам обоим. Кстати, ты можешь помочь мне первая. Найди ключи от машины Сюзи.
Морин натренировала свое бурное кельтское воображение за то время, пока Джеки был еще маленьким. Сказки на ночь всегда отличались вычурностью и повышенным содержанием волшебства. Ничего удивительного, что сейчас задремавшая фантазия проснулась и с энтузиазмом занялась возведением новых конструкций. Что, если этот человек все же мошенник? Что, если он только и ждет, когда она отдаст ему ключи от машины Сюзанны? А потом, пока она будет на работе, вывезет из дома все вещички и — до свидания, дорогая Морин Аттертон?
— У тебя есть документы? Я вчера забыла спросить…
Дон явно с трудом удержался от саркастического смешка и ехидного словца. Просто вытащил из кармана пиджака, висевшего на стуле, бумажник, а из него — водительские права на имя Дональда Кристофера О'Брайена.
Даже на фотографии в правах он был хорош. НИКТО не бывает хорош на фотографии в правах.
Морин со вздохом вернула Дону документ и сурово вопросила:
— А где твоя машина? Я ведь тоже не заметила ничего такого…
— У меня ее нет.
—Нет?
— Что так смотришь? У меня нет машины. В город я приехал на поезде, до этого ехал на автобусе, а еще на грузовике и на вездеходе.
— Но как ты собираешься обходиться…
— А я не собираюсь обходиться. Я буду ездить на машине Сюзи.
Подозрения цвели пышным цветом. Кто это в наше время не имеет машины? Понятно, кто!
Только что вышедший из тюрьмы преступник. Или сбежавший. Пусть даже Дон и брат Филипу, кто сказал, что братья не могут быть преступниками?
Здравый смысл взмолился о пощаде, и Морин нехотя оторвалась от картины, которую созерцала очами души своей: Дон О'Брайен перепиливает кандалы и решетки остро заточенной алюминиевой ложкой, душит охранника и бежит по тюремной стене, придерживая обрывки цепей.
— Морин, расслабься, а?
— Я и так расслабилась, дальше некуда.
— Ты как натянутая струна. У меня нет машины, потому что я три года жил в джунглях. Там не нужна машина, скорее, лодка. Это на Паране.