Там, где мы есть
Шрифт:
Дважды кочевники шли на штурм стены, подставляя длинные лестницы. Но лучники непременно сбивали их со ступенек и скидывали лестницы вниз. Подтащить ближе метательные машины монголы тоже не могли. Они остались стоять там, перед крепостью, ямы-ловушки сделали своё дело, не пустив их ближе.
В какой-то момент Сяит ойкнул и схватился за плечо. Монгольская стрела распорола кольчугу и сумань под ней, оставив глубокую ссадину на теле.
– Ерунда, - крикнул он Парушу, осмотрев рану.
Сяит подобрал стрелу.
–
– он поднёс гранёный наконечник к лицу.
– Бронебойными стреляют. Такая не только кольчугу, но и пластину на латах пробить может, - Сяит, протянул стрелу Парушу, - попробуешь всадника сбить?
Паруш кивнул. Зарядил стрелу, осторожно выглянул из-за стены. Навел на широколицего всадника в блестящих латах и, спустив тетиву, снова спрятался за брёвнами. В ответ тут же засвистели монгольские стрелы.
– Вот так, получите вороги, - одобрительно сказал Сяит, осторожно выглядывая между остриями брёвен, - пробил доспехи, молодец!
К вечеру на стене осталось не больше дюжины человек. Монгольская гранёная стрела, пробив кольчугу с левой стороны груди, сразила Сяита, поднявшегося в полный рост, чтобы выстрелить.
Паруш подхватил падающего булгарина и услышал, как тот произнёс последние слова:
– С Хайдаром увижусь...
Слёзы брызнули из глаз Паруша. Ему было так жалко погибшего старика, и так велико желание отомстить, что он, наплевав на осторожность, схватил полный колчан, выпрямился и одну за другой расстрелял весь запас, даже не пытаясь уклоняться от летящих навстречу и стучащих по чешуйкам доспехов монгольских стрел. Убитых кочевников он не считал. Просто видел, что не промахнулся ни разу. А когда он почти без сил опустился на бревенчатый пол, его глаза были сухими.
Вечерние сумерки пришли с небольшим морозцем. Переведя дух, Паруш пошел по стене, пополнить запас стрел, собрав их у тех, кому они больше не нужны. Он набрал два полных колчана, а когда дошел до противоположного края, понял, что на стене кроме него живых не осталось.
Вдруг внизу он заметил движение и не поверил глазам. Он сбежал по лестнице со стены и, бросившись к соседнему дому, столкнулся с Аргумой.
– Ты, откуда тут? Я так хотел тебя увидеть, но уже не надеялся на это.
– Паруш обнял её и прижал к холодным доспехам.
– Мы не успели уйти подземным ходом. Кто-то предал нас и показал монголам, выход в лесу. Паруш, милый, мне страшно. Скажи, мы все умрём?
Сын кузнеца посмотрел в полные слёз, боли и отчаяния глаза любимой девушки, и на его сердце навалился тяжёлый камень.
– Пойдём, - сказал он вместо ответа и потянул её за руку к другой стене крепости.
Там за домом Тария находился небольшой потайной выход из крепости. Небольшая дверца в стене была почти незаметна. Знали о ней лишь те, кто жил в этой части крепости, включая Паруша.
Сын кузнеца отодвинул массивный железный засов и распахнул
– Ступай, - сказал он Аргуме, - по дну оврага проберешься подальше, а там шагай на закат. До Рязани далеко, но по пути какие-никакие селения имеются. Не пропадёшь.
– А ты?
– Аргума была удивлена, что Паруш отправляет её одну.
– Я должен помочь.
– Чем? Чем ты можешь помочь? В живых осталось не больше дюжины людей. А монголов тысячи. Вы ничего не сможете сделать, надо спасаться самим. Умоляю тебя, пойдем вместе. Я без тебя не дойду. Ради чего приносить себя в жертву?
Сердце Паруша разрывалось. Он почти готов был шагнуть в проём и скрыться вместе с любимой девушкой в вечерних сумерках. Но тут он вспомнил отца, который сейчас вместе с Нарчаткой готовится принять последний бой, вспомнил пропавших вместе с матерью брата и сестер, вспомнил булгарина Сяита и его сына Хайдара, вспомнил об алых пятнах крови на снегу, вспомнил и о том, какая вещь находится под домом воеводы, и понял, что он никуда не пойдёт.
– Ты обязательно дойдёшь. А я уйти не могу. Я Посвященный воин. Я знаю, ради чего я воюю. Прости, тебе придётся идти без меня.
В этот момент до слуха Паруша донеслись крики и звон клинков, раздававшиеся где-то у ворот. Сын кузнеца понял, что монголы уже внутри.
– Прощай, любимая, мне пора.
– Паруш прижал к себе девушку и крепко поцеловал её в мокрые от слёз губы.
Аргума, не в силах вымолвить ни слова, лишь роняла на землю слезу за слезой и с мольбой смотрела на Паруша.
Сын кузнеца отрицательно покачал головой.
– Беги, времени очень мало, - он сжал зубы так, что заныла челюсть, и резко затворил дверцу.
Паруш бросился в центр к дому Нарчатки. Звуки боя приближались. Чтобы понять, что происходит, он забрался по приставленной лестнице на соломенную крышу одного из домов. Открывшаяся картина поразила юношу. Ворота были распахнуты, и возле них толпились монгольские воины. Удары клинков раздавались где-то у дома Нарчатки.
Несмотря на сумерки, воинов орды Паруш различал отчетливо. До них было всего шагов семьдесят. И тут его словно оглушило. Среди широколицых узкоглазых кочевников сын кузнеца рассмотрел улыбающегося Кежая. Один из воинов в дорогих доспехах довольно похлопывал его по плечу.
"Кежай - предатель, - обожгла Паруша очевидная догадка.
– Это он открыл ворота монголам, лишив защитников призрачных шансов на спасение. И скорее всего он же выдал кочевникам место в лесу, где начинался подземный ход в крепость".
Паруш торопился, боясь не успеть прийти на помощь своим у дома воеводы. Злость, кипевшая в нём, отдавалась дрожью в руках. Но ему во что бы то не стало, нужно было отомстить. Сын кузнеца сделал глубокий вдох и прицелился. Стрела с тяжёлым наконечником попала точно в сердце Кежая, легко пробив кольчугу.