Там, где нет тебя

Снежная Александра

Со всех сторон к Ане стали сбегаться люди, кто-то заботливо подложил под её голову свернутую куртку.

— Смотрите на меня. Вы можете говорить? — над Аней склонилось незнакомое женское лицо. — Я врач. Вы ранены. Помощь уже едет, потерпите немного.

— Помогите… — выдохнула Аня, понимая, что приезда скорой она уже не может ждать. — Я рожаю…

Женщина, быстро задрав Анину юбку, стащила с неё бельё и нехорошо выругалась, увидев головку ребенка.

Вокруг началась невообразимая суета. Врач что-то отрывисто крикнула. Какой-то мужчина протянул ей свою чистую рубашку, кто-то мгновенно вылил ей на руки воду из бутылки. Чужие люди смотрели на Аню с

тревогой и жалостью, а ей было все равно. Все, что имело для неё сейчас значение — это жизнь её малышки, и последнее, что Аня услышала, закрывая глаза, был громкий крик её новорожденной дочери.

Он.

Влад смотрел в иллюминатор на скользящее под крылом приземляющегося самолета покрытие взлетной полосы и не мог сдержать улыбки. Аня ждала его только через два дня, но все дела удалось решить раньше, и теперь Вольский собирался сделать жене сюрприз, хотя на самом деле большим сюрпризом это было для него. Он так соскучился по своим красавицам, что за время перелета ловил себя на том, что раз сто смотрел на часы, словно мог заставить время бежать быстрее, чтобы сократить минуты разлуки.

В Берлине, случайно проходя мимо большого детского магазина, он, поддавшись порыву, накупил кучу каких-то нереально крошечных одежек на девочку, и смешного тряпичного зайца, и теперь просто сгорал от нетерпения увидеть, каким трогательно-умилительным станет Анютино лицо, когда она будет рассматривать детские вещи. Беременность удивительно шла ей, и хотя она все время ворчала и говорила, что сильно поправилась, Владу казалось, что нет на свете никого красивее этой родной и любимой женщины, носящей под сердцем его ребенка. Ему нравилось ходить с ней повсюду, держа за руку. В такие моменты его распирало от гордости и осознания собственной значимости, потому что для него жизнь уже никогда не будет такой, как прежде, теперь на нем, как на главе семьи, лежит ответственность за своих девочек, за их благополучие и счастье.

Пройдя регистрацию, Вольский первым делом стал звонить Анюте, а когда она так и не взяла трубку, решил, что, возможно, жена плавает в бассейне, и набрал номер тещи, собираясь сообщить, что скоро будет дома.

От какого-то жутковато-безжизненного голоса Надежды Васильевны по спине, груди и затылку прополз ледяной озноб. Сумка выпала из рук, и за жалобными всхлипами женщины Влад никак не мог расслышать и понять того, что происходит.

— Аня находится в реанимации мемориальной больницы Джексона. Состояние тяжелое, — страшные слова ржавыми гвоздями застряли где-то под сердцем, лишая возможности вздохнуть.

— Я еду, — голос сорвался на хрип, Влад отчаянно глотнул ставший раскаленным воздух, а потом побежал, словно безумный, сходя с ума от страха и неизвестности.

До больницы Вольский доехал на такси за двадцать минут, но ему почему-то казалось, что он движется как черепаха, еле переставляя ноги, а все вокруг тянется словно жвачка. Пульс бил по вискам, мешая собраться с мыслями, отдаваясь дрожью во всех мышцах. В этом хаосе чувств, он не понимал ни слова из того, что ему говорила рыдающая Надежда Васильевна, он просто хотел увидеть Аню, сжать в ладонях её тонкие пальцы и, прижавшись к ним губами, почувствовать живое тепло любимой женщины.

Ему разрешили зайти в палату. Ненадолго. Вышедший навстречу хирург объяснил, что врачи сделали все возможное, чтобы спасти Аню. Операция прошла успешно, но в результате большой кровопотери Аня впала в кому, и теперь оставалось только ждать и верить, что её организм сильный

и сможет справиться с недугом.

Впервые Влад был бессилен что-либо изменить. Роковая случайность — бездушно-скупая фраза, способная перечеркнуть в одну секунду целую жизнь. Аня, по какому-то ужасному стечению обстоятельств, оказалась на пути пули, выпущенной принявшим дозу кокаина наркоманом. И ты можешь тысячу раз задавать небу один и тот же вопрос: «Почему?», но он так и останется без ответа, ни на шаг не приблизив тебя к пониманию страшной неизбежности. Как ничтожно беззащитны мы перед волей творца: спешим куда-то, суетимся, чего-то хотим, но все наши чувства — боль, радость, ненависть, любовь — в итоге теряются точками в отмеренном нам абзаце жизни, и переписать его заново не удавалось еще никому.

Вольский чувствовал себя жалким и беспомощным, когда смотрел на бледное Анино лицо, и её — такую маленькую, слабую, потерявшуюся среди подключенной к ней аппаратуры. Зачем нужны была его сила, амбиции и деньги, если они не могли сделать того единственного, что так нужно было ему сейчас — поднять на ноги его Анечку? Зачем вообще ему это все без неё?

…Господи, не забирай её у меня!

Врач, осторожно коснувшись плеча Вольского, открыл двери, давая понять, что пора уходить. У порога Влад оглянулся на прикованную к постели Аню, обвитую трубками и проводами, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к ней обратно, не обнять и не умолять вернуться к нему.

Она прошла тонкой нитью сквозь сердце, завязалась узелками, проросла корнями в кровь, в мозг, в душу. Влад бессильно опустил голову, понимая, что главный бой в своей жизни он проиграл: Аня ускользала солнечным ветром сквозь раскрытые настежь окна, оставляя на сердце неизгладимый след своего ошеломляющего прикосновения и тепла. Она ослепила, изранила и застыла отпечатком легкой ступни на песке, которую через мгновенье смоет накатившей на берег волной…

Это, оказывается, было так больно… Тяжелая каменная глыба упала ему на плечи, едва не расплющив своей мощью. Влад пошатнулся, но остался стоять на ногах.

…Мужчины не жалуются и не плачут.

Он вышел в коридор и, тяжело спустившись по стенке, сел на пол. Камни все падали и падали, придавливая его к земле своим многотонным весом. Он сильный, он выдержит. Он сможет подняться. Он всегда поднимается. Только вот почему так тяжело пошевелить рукой? И камни… они все падают и падают, и воздуха в легких уже нет. Он сгорел, как солома на ветру. Мужчины не плачут, повторял он себе. Мужчины не плачут…

Серые стены. Серый воздух. Серые лица. Мир такой серый… Как он раньше не замечал? Странное спокойствие вдруг нашло на него, словно это был не он, а смотрел на себя со стороны. Внутри было пусто, совершенно пусто, как будто у него вынули все внутренности, и он уже не чувствовал ни звуков, ни запахов, ни биения собственного сердца.

…Мужчины не плачут…

— Господин Вольский, — серая протянутая к нему рука и такое же серое бесцветное женское лицо внезапно возникли из вязкой серой пустоты.

— Что ей нужно? — подумал Влад. — Какого черта ей от меня нужно?

— Господин Вольский, вашу дочь перевели в отделение интенсивной терапии, хотите посмотреть на нее?

…Дочь!?… О чем она? На кого посмотреть?

— Господин Вольский, вы меня слышите? Я могу отвести вас к вашей дочери.

Серый воздух вдруг подернулся, и в него стремительно стали возвращаться краски. Синий халат… Стена напротив белая… Лампочка над коричневой дверью мигает ярко-красным. Лицо… длинное, резкое, худое… Кажется, медсестра…