Там, где престол сатаны. Том 2

Нежный Александр Иосифович

– Исповедь, чадо, есть тайна, ведомая одному лишь Богу.

– Да, да… У меня дядя… то есть он не дядя мне вовсе, он двоюродный мне дед, родной брат Петра Ивановича, но Иуда, всех предавший, от семьи и церкви отрекшийся и сейчас… он сейчас генерал-лейтенант гебе, всю жизнь церковь душил и сейчас душит… Он не Боголюбов, он фамилию сменил, он Ямщиков, он за мной, как мой папа говорит – а папа советскую жизнь насквозь знает, он газетчик и со всеми знаком – велел следить на тот случай, если я вдруг найду…

– Ямщи-ико-ов? – переменившись в лице, протянул о. Викентий и даже – или так показалось Сергею Павловичу – чуть отодвинулся от своего спутника. – Он сатана, этот Ямщиков. И твой дядя.

– Да какой

он мне дядя! – Сергей Павлович сморщился, словно от зубной боли. – Петр Иванович мне дед родной, а Ямщиков…

– Крапивного, значит, семени? – прервал его о. Викентий.

Сергей Павлович не понял.

– Из попов, говорю?

– Боголюбовы все священники были. Он один был дьякон, а стал чекист.

– Вот-вот. У всякой гадины в родословии есть свой поп с кадилом.

– У него… – Сергей Павлович замялся, боясь причинить ученому монаху незаслуженную обиду.

– Что – у него? – почмокал истаивающими во рту леденцами о. Викентий.

– У него священнослужители – не все, конечно, – стеснительно уточнил он, – но многие – вот где, – и доктор показал собеседнику крепко сжатый кулак.

– А! – махнул рукой о. Викентий, как о деле, само собой разумеющемся. – У нас в отделе каждый второй с ними связан. Сервилизм есть родимое пятно русского православия, в советские времена переродившееся в раковую опухоль. У меня об этом, – он указал на портфель Сергея Павловича, где рядом с бутылкой «Казачка» покоилась папка с устрашающим названием, – кое-что сказано… Его работа. Но прошу заметить и запомнить, – предостерег он Сергея Павловича, – я исключение из этого прискорбного правила. Однажды получив подобное предложение, отказался от него раз и навсегда. Ибо, хоть и грешен, но Господа моего боюсь и Ему Одному служу.

Аминь.

Слава Богу, выдохнул Сергей Павлович. Независимость чувствуется и вызывает доверие. Что же касается его знакомства с Ямщиковым, то родственные чувства не играли тут никакой роли. Какие чувства? Иуда. Однако не имея о нем ни малейшего представления и несмотря на предостережения многоопытного папы, отправился к нему с наивной надеждой, что тот замолвит, где нужно, словечко, и деда Петра реабилитируют. А там вдруг всплывут какие-нибудь подробности. Тут всякая мелочь сердце и ранит, и греет. А он плевать хотел на брата своего родного. Ему одно важно… Поколебавшись, Сергей Павлович обхватил рукой голову о. Викентия и чуть ли не силой притянул ее к своим губам.

– Завещание Патриарха, которого Петр Иванович Боголюбов был хранителем, – едва слышно прошептал он.

Отец Викентий едва не поперхнулся остатками леденцов. Откашлявшись с помощью доктора Боголюбова, дважды приложившегося ладонью к его спине, он утер слезы и пробормотал:

– Оно, значит, существует…

– Существует, – кивнул Сергей Павлович. – Петр Иванович об этом определенно пишет. «Требовали, – наизусть прочел он строку из последнего письма о. Петра, – чтобы я открыл им Завещание Патриарха, и за это сулили сохранить мне жизнь». И Ямщиков меня все пытал, уж не за тем ли мне дело Петра Ивановича, что я Завещание хочу найти? Тебе, говорит, может, кто денег посулил? Скотина.

Ученый монах тяжело дышал рядом.

– Одного в толк не возьму – что в нем сегодня опасного, в этом Завещании? Столько лет прошло… А Ямщиков будто мины его боится.

Теперь уже его высокопреподобие, благополучно покончив с леденцами, вплотную придвинулся к Сергею Павловичу и продышал ему в ухо, что по своей святой наивности чадо даже вообразить не может заложенной в Завещании ядерной мощи. Если оно то самое, о котором заговорили сразу после кончины Патриарха и о котором с тех пор шепчется церковный народ… Тогда все! Отец Викентий беспощадно рубанул воздух ладонью. Zu Ende. Finita. Конец. Карфаген разрушен, Московской Патриархии не существует. В глазах у него вспыхнули погребальные факелы, а

лицо приобрело сумрачно-восторженное выражение. Ибо там со всеми подобающими сему случаю ссылками на Правила Святых Вселенских Соборов указано, что епископ или клирик, возведенный на кафедру или получивший сан благодаря услужению богоборческой власти да будет извержен до конца своих дней, а все решения, суждения, постановления и рукоположения, совершенные с участием этого архиерея и – тем паче – в совокупности с другими, ему в сем страшном грехе подобными епископами считать, аки не бывшими. Что сие означает? Отвечаем: поскольку ныне в епископате пребывают люди, состоящие на службе или сотрудничающие с властью в лице, скажем, твоего дяди…

– Двоюродный дед! – бурно запротестовал Сергей Павлович.

…постольку этим Завещанием в роковой для них день его появления на свет они тотчас низводятся в заурядных мирян – равно как и рукоположенные ими священники и постриженные монахи. Среди отцов, братьев и владык подымутся, конечно, вопли о подделке, о том, что у патриарха было только одно Завещание – но предъявленный миру подлинник все крики прихлопнет. Как газеткой по мухам – р-раз! – и нету. Удар один, но смертельный. Огнем небесным поражена вавилонская блудница. Брошена с высоты на земь, как Иезавель, и брызнула кровь ее на стену и на коней, и растоптали ее. Простая мысль пришла в голову доктора. А судьба самого о. Викентия – разве она не будет столь же плачевной? А судьбы честных, богобоязненных священников – разве не печалится сердце об их внезапном и незаслуженном крушении? Ученый монах пожал плечами. Господь усмотрит, что делать и куда податься. Аз, недостойный, вижу несколько путей. Можно уйти под омофор Константинополя; можно поискать достойного во всех отношениях архиерея среди стариков-епископов доживающей последние дни подпольной церкви; можно и собор созвать в России из незапятнанных священнослужителей и деятельных мирян… Господь направит.

– А тебе, чадо, я списочек составлю – в каких, по моему разумению, делах сможешь ты отыскать след мученика Петра и…

– Вот он, Высоковольтный проезд, будь он проклят, – подал голос водитель. – На кривой козе не доедешь. И дом ваш… третий?.. вот он. Приехали.

4

– Звони, звонарь, – на двенадцатом этаже повелел священноинок доктору, и тот нажал кнопку звонка. По народившейся в те годы в нашей столице моде за дверью превесело прощебетала какая-то птичка.

Вслед за тем раздался густой собачий лай. По полу, приближаясь к двери, заклацали когти.

По канонам запрещается имети в хоромах пса, ему же место на дворе, в будке и на цепи. Тем паче, братия, не должна нечистая тварь обретаться в доме, в коем определено совершиться таинству Святого Крещения и каковой на сие время как бы отлагает свое житейское назначение и приобретает горние черты святого храма. Так, с подобающим ученому монаху глубокомыслием, рассуждал о. Викентий, пока кто-то за дверью после двух неудачных попыток справиться с замком в третий раз одержал верх и предстал перед священником и доктором в образе человека средних лет, с красными пятнами на бледном лице – то ли от усилий подчинить своей воле бездушный механизм, то ли от естественного перед грядущим великим событием волнения. Правой рукой он придерживал за ошейник крупного черного дога, дружелюбно помахивающего тонким хвостом.

– А собака нам ни к чему, – переступив порог, объявил о. Викентий. – Нельзя ли ее, – осматриваясь, говорил он, – удалить? Ибо невозможно мне священнодействовать в ее присутствии.

Сергей Павлович тем временем вглядывался в того, кто с благодатной помощью имеющего в себе дары Святого Духа служителя алтаря намеревался вступить в среду христианского народа, и клялся, что когда-то он его знал. Видел он эти голубые, близко посаженные глаза, маленький рот с пухлой нижней губой, подбородок с глубокой ямкой посередине, слышал эту медлительную речь – но где? когда?