Там, где сердце
Шрифт:
Чуть старше тридцати, густые черные волосы, зачесанные назад, чуть посеребренные сединой на висках. Недельная щетина — бородой ее пока назвать нельзя — тоже с проседью. В уголках карих глаз морщинки от улыбок и солнца.
— Затянись, — уговаривает он. Мягко, но настойчиво. — Доверься мне.
Я делаю затяжку.
— А теперь вдохни. Ты закашляешься, но оно того стоит.
Я вдыхаю. Привкус мяты… ментол. Потом такой кашель, словно у меня эмфизема, но результат… того стоит. Точно, как он сказал. Я протягиваю ему сигарету,
— Раньше я курил только после каждой операции, потом стал только после реально сложных, — он потирает уголок рта подушечкой большого пальца. — Это такая уловка, чтобы не стать зависимым. Можно выкурить одну сигарету, когда чувствуешь, что готов сломаться.
— Ты врач?
Он кивает. Наблюдает, как я еще раз затягиваюсь и снова кашляю.
— Хирург из ВБГ.
ВБГ? Звучит так, будто я должна знать, что это.
— «Врачи без границ» — уточняет он.
— Я точно слышала, но мало что об этом знаю.
— Некоммерческая международная гуманитарная медицинская помощь. Мы собираем команды медиков со всего мира и ездим по горячим точкам оказывать медицинскую помощь. Гражданские войны, стихийные бедствия, эпидемии.
— А где побывал ты?
Судя по его взгляду, он видел ад.
— Южный Судан, Уганда, Камбоджа, землетрясение на Гаити. Несколько лет проработал в Кот-д`Ивуаре, — он указывает на мои все еще дрожащие руки. — У меня тоже так. Трясутся, когда все кончено.
— Потеряла пациента, — это все, что я могу из себя выдавить.
Он кивает и щурится, когда выглянувшее из-за облаков солнце заливает светом наши лица. Стандартная жара Лос-Анджелеса.
— Легче никогда не станет. Если хочешь знать, становится даже труднее.
— Ему было двенадцать. Четыре огнестрельных ранения. Он просто… истек кровью.
— А ты обещала ему, что спасешь его.
Я могу только кивнуть, а он каким-то образом оказывается ближе, вроде бы при этом не двигаясь, и подталкивает меня плечом.
— Никогда не переставай обещать этого. Им нужна эта ложь, и нам тоже. Мы должны врать сами себе — именно поэтому мы не опустим рук даже тогда, когда все безнадежно. Мы лжем и работаем так, чтобы эту ложь, по возможности, превратить в правду.
— Я ненавижу эту ложь.
— Я тоже, — он протягивает мне руку. — Оливер Джеймс.
Я принимаю его руку. Не трясу, а просто держу ее. Словно глупая попрошайка в ожидании милости. — Найл Маккензи.
А потом тишина. Успокаивающая. На самом деле я не курю сигарету, а просто держу и пускаю дым, но действие успокаивает. Утешает. Притворство… оно необходимо. Я понимаю, что он имеет в виду.
Через несколько минут Оливер встает.
— Пора возвращаться, мне нужно проведать отца.
Я тоже встаю.
— Он пациент?
Оливер кивает.
— Да. Шунтирование. Повторное. Старый упрямый баран не может изменить Биг Маку, понимаешь?
—
Он улыбается мне, и, Господи, у него потрясающая улыбка. Точно красавчик Мак-Дрими. Но потом к нему возвращается серьезность.
— Ты вносишь свой вклад. Каждому пациенту — спасаешь ты его или теряешь — ты нужна.
Это не помогает мне успокоить беспорядочные мысли и эмоции.
— Спасибо. Это много значит.
Он машет легким движением руки. Но, не сделав и нескольких шагов, оборачивается.
— Думаю, вряд ли ты говоришь по-французски, да?
Я хмурюсь.
— На самом деле, говорю. Не идеально, но довольно неплохо. Я учила его в средней и старшей школе, а потом в колледже. На курсах медсестер моей соседкой была девушка из Квебека, так что я в некоторой степени владею разговорным.
— Мы от «Врачей без границ» через пару месяцев отправляемся в Центральноафриканскую Республику, но наша команда не укомплектована. Нам катастрофически требуются медсестры, говорящие по-французски и обученные оказанию экстренной медицинской помощи, — он подходит ко мне и вручает визитку, на обороте которой быстро пишет номер телефона. — Если тебя это заинтересует, позвони по этому номеру завтра утром и спроси Доминик. Сегодня вечером я замолвлю за тебя словечко.
Я задумываюсь над его предложением.
— Работа такая же? — я жестом указываю на больницу.
Он качает головой.
— Хуже. Работать придется там, где вокруг стреляют пушки, рвутся мины. Где вспыхнувшие эпидемии уничтожают, подобно лесному пожару, целые города. Что сейчас творится в Африке? Это ужас. Но если ты можешь заниматься этим, — он кивает в сторону больницы, — то справишься и там. Кроме того, я тоже буду там — мы одна команда. Если ты поплывешь с нами, я всегда буду рядом с тобой.
Не дав мне возможности ответить, он просто уходит. Не то чтобы с самодовольным видом, но близко к этому. Сексуальной походкой уверенного в себе, но не высокомерного, мужчины.
Я прячу визитку в задний карман форменных штанов и возвращаюсь к работе. А уже следующим утром, сидя за чашкой кофе, я не свожу с нее глаз. В тяжелых раздумьях я беру в руку мобильный телефон и набираю номер.
— Алло? — я слышу заметный французский акцент.
— Привет, это Доминик?
— Да, это я.
Я начинаю свою речь на английском в надежде, что она меня понимает.
— Меня зовут Найл Маккензи. Я, хм, вчера познакомилась с доктором Оливером Джеймсом. Он сказал, что поговорит с вами обо мне. Я медсестра. Медицинская сестра неотложной помощи. Он сказал, вам требуется…
— Олли действительно говорил со мной, — отвечает Доминик на беглом французском. — Какая у вас квалификация?
Я вынуждена быстро перестраиваться на французскую речь. Секунду трачу на то, чтобы перевести с английского свои мысли.