Там, где в дымке холмы
Шрифт:
– Но что, по-вашему, означает такой отъезд вашего друга? Мне непонятно.
– Тут нечего понимать, Эцуко, ничего он не означает. То, чего он действительно хочет – это забрать меня в Америку и вести там приличную, размеренную жизнь. Вот чего он на самом деле хочет. Иначе зачем ему надо было самому приезжать и искать меня в доме дядюшки? Как видите, Эцуко, тут совершенно не о чем беспокоиться.
– Да, уверена, что не о чем.
Сатико как будто бы хотела что-то сказать, но удержалась и принялась
– Что ж, Эцуко, давайте пить чай.
Она молча следила, как я разливала чай по чашкам. Перехватив мой беглый взгляд, снова улыбнулась, словно желая меня ободрить. Когда я наполнила чашки, мы минуту-другую посидели молча.
– Кстати, Эцуко, – заговорила Сатико, – я так понимаю, что вы уже поговорили с миссис Фудзивара и объяснили ей мое положение.
– Да. Я виделась с ней позавчера.
– Наверное, ей хотелось узнать, что со мной.
– Я объяснила ей, что вас вызвали в Америку. Она все прекрасно поняла.
– Видите ли, Эцуко, я сейчас оказалась в довольно затруднительной ситуации.
– Да, я это понимаю.
– Как с финансами, так и во всем остальном.
– Понимаю, – я чуточку поклонилась. – Если хотите, я наверняка могу поговорить с миссис Фудзивара. Уверена, что при сложившихся обстоятельствах она охотно…
– Нет-нет, Эцуко, – со смехом возразила Сатико, – у меня нет ни малейшего желания возвращаться в лапшевню. Я твердо надеюсь в ближайшее время отбыть в Америку. Произошла небольшая заминка, вот и все. Между тем, как видите, мне нужно немного денег. И вот я как раз вспомнила, Эцуко, о том, что когда-то вы предлагали мне с этим помочь.
Она ласково мне улыбалась. Встретив ее взгляд, я чуть помедлила с поклоном.
– У меня есть кое-какие собственные сбережения. Не очень большие, но я буду рада сделать, что смогу.
Сатико изящно поклонилась, потом подняла чашку.
– Я не стану вас стеснять, Эцуко, называя конкретную сумму. Это, конечно, целиком на ваше усмотрение. Приму с благодарностью все, что вы сочтете уместным предложить. Долг, разумеется, будет возвращен своевременно, заверяю вас.
– Конечно, – тихо сказала я. – Нисколько в этом не сомневаюсь.
Сатико, продолжая улыбаться, не сводила с меня глаз. Я извинилась и вышла из комнаты.
В окна спальни вливалось солнце, высвечивая в воздухе пылинки. Я опустилась на колени у выдвижных ящиков в низу нашего серванта. Вытащила из нижнего ящика разную мелочь – фотоальбомы, поздравительные открытки, папку с акварелями, нарисованными моей матерью, и аккуратно разложила их на полу вокруг себя. На дне ящика лежала подарочная коробка, покрытая черным лаком. Приподняв крышку, вынула несколько писем, которые там берегла – неизвестных мужу, – и две-три фотографии, а
Когда я вернулась в гостиную, Сатико наливала себе в чашку чай. Она не подняла на меня глаз и продолжала наполнять чашку, даже не взглянув на сверток, который я положила на пол возле ее подушки. И только опуская чашку, глянула искоса на принесенный мной сверток.
– Вы, Эцуко, кажется, чего-то недопонимаете, – проговорила она. – Знаете, я нисколько не стыжусь любых своих поступков и они меня не смущают. Вы без всякого стеснения можете спрашивать меня о чем угодно.
– Да, конечно.
– К примеру, Эцуко, почему вы никогда не спросите меня о «моем друге», как вы упорно его называете? Смущаться здесь, собственно, совершенно не из-за чего. Ну вот, Эцуко, вы уже начинаете краснеть.
– Уверяю вас, я вовсе не смущаюсь. В сущности…
– Нет, смущаетесь, Эцуко, я же вижу, – Сатико засмеялась и хлопнула в ладоши. – Но почему вы не можете понять, что мне нечего скрывать, нечего стыдиться? Почему вы так вспыхнули? Только потому, что я заговорила о Фрэнке?
– Но я вовсе не смущена. И уверяю вас, что у меня и в мыслях не было…
– Почему вы никогда меня о нем не спрашиваете, Эцуко? Наверняка есть множество вопросов, которые вам хотелось бы задать. Тогда почему вы их не задаете? Так или иначе, все соседи заинтересованы – и вы, Эцуко, наверняка тоже. Пожалуйста, не стесняйтесь, спрашивайте о чем угодно.
– Но, право же, я…
– Смелее, Эцуко, я настаиваю. Спросите меня о нем. Я очень этого хочу. Спросите меня о нем, Эцуко.
– Что ж, хорошо.
– Хорошо? Так давайте же, Эцуко, спрашивайте.
– Хорошо. Как он выглядит, ваш друг?
– Как он выглядит? – Сатико снова рассмеялась. – И это все, что вы хотите знать? Ну, он высокий, как большинство этих иностранцев, волосы у него начинают слегка редеть. Он не стар, как вы понимаете. Иностранцы скорее лысеют – вы это знали, Эцуко? А теперь спросите меня о нем еще что-нибудь. Наверняка есть и другое, что вы хотели бы узнать.
– Э-э, честно говоря…
– Давайте, Эцуко, спрашивайте. Я хочу, чтобы вы меня спросили.
– Но, по правде, я ничего не хочу…
– Нет, что-то наверняка есть, почему вы не хотите спросить? Спросите меня о нем, Эцуко, спросите.
– Собственно говоря, есть один вопрос, который я хотела бы задать.
Сатико, как мне показалось, вдруг напряглась. Руки она держала сложенными перед собой, а теперь опустила на колени.
– Интересно, – сказала я, – говорит ли он хоть немного по-японски.