Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
— И только-то? Не будет никаких трупов?! Ни с кем не надо биться?! Никакого кровопролития?! — Манька облегченно вздохнула, прищуриваясь недоверчиво и сверля Дьявола взглядом. — Ну, хорошо, — согласилась она. — А как мне в пещеру-то попасть? Я ж не могу пройти сквозь стену!
— Не спеши! Стань спиной к пещере, — Дьявол приставил ее к тому месту, где она видела вход. — Так, теперь смотри и иди назад себя, и не думай о стене, просто иди, и, когда будешь в пещере, не оборачивайся. Выйдешь так же. Запомни, потеряешь след, заплутаешь! Смотреть на черта можно только затылочным
— Так как же я их разгляжу?! — засомневалась Манька в который раз. — Сам сказал: убиваются взглядом, а на затылке разве есть глаза?!
— Разглядела же, — спокойно ответил Дьявол.
— Услышала я их, — поправила она.
— А пещеру кто мне описал? — напомнил Дьявол, подталкивая ее в грудь.
И вдруг Манька поняла, тупо уставившись на Дьявола — опять прав! Было у нее другое зрение, о котором никогда не догадалась бы, если бы Дьявол не надоумил. Ведь не смотрела она глазами, а пещеру запомнила зримо!
Как такое могло быть, если не смотрела?
Как видела, объяснить она себе не могла. Там стеночка была, и были какие-то мысли, но пространство за стеной просматривалось ясно. Голова ее при этом стала сумрачной, обе мозговые доли налились свинцовой тяжестью, и заломило в височных областях, но как-то неправильно, не в самой голове, а снаружи. Но она точно знала, что никто в этот момент ее не бьет, а значит, боль была ненастоящей. Может, это оттого, что заработал третий глаз, тогда причин паниковать не было, но как она туда попадет, если стена у нее за спиной стоит? И пусть она видит вход, но ведь реально-то его не существует!
Она приноровилась, настраиваясь на пещеру, попятилась назад. И вдруг обнаружила себя в пещере. Но видела впереди не стену, а только вход, и самой избы как будто не было.
Задом пятиться было неудобно. Пару раз она споткнулась, и чуть было не потерялась, но вовремя сумела остановиться и нащупать твердую почву, восстанавливая равновесие. Она двигалась назад себя не спеша, прощупывая своим открывшимся затылочным зрением тропинку. Немного заболела голова, то ли от напряжения, то ли сама пещера на нее так подействовала. То, что она приняла за тропинку, оказалось черным маслом, которое натекало со стен, и было разлито везде, замазывая видимость. От этого в пещере стояла густая темень, хоть глаз выколи, но оказалось, что для затылочного зрения свет как таковой не требовался, рассмотренное масло мешало, но столько же выдавало спрятанные в нем объекты, у которых святились угольками глаза.
Масло оказалось масла масленей, оно само по себе имело некоторую способность отводить глаза, когда капало с потолка — сразу появлялось необъективное желание получать от жизни удовольствие, хотелось все бросить и расположить к себе хоть одного вампира. И сомнений не возникало, что поступит он иначе, как разве что протянет ей руку и поднимет до себя, но это было состояние, а не мысли. И уже не свое.
Сначала она чувствовала только присутствие и неясное ощущение, что некто за ней следит, и независимые эмоциональные волны. Слева — может быть, недовольство, униженность, отчаяние, презрение и явный вздох. А справа — прочная уверенность в своих силах,
Наконец, она заметила, что искала. Умасленный черт, черный, лохматый, сливаясь со всем, что было в пещере, сидел на стене, и непонятно, как удерживался. Он почти висел. Выдали его глаза — красные угольки, как источник волны. Он тоскливо смотрел не на Маньку, а на вход в пещеру, и она поняла, что он ее не видит. Манька смотрела на него во весь затылок, но от ее взгляда отдавать концы он не собирался, даже со стены не свалился.
— А я тебя вижу! — сказала Манька просто так, чтобы проверить реакцию черта.
Черт на секунду замер, глазки его забегали, весь он стал жалким и несчастным — и залился горючими слезами, сползая по стене:
— Ой, жалкая я, несчастная я, все-то у меня не как у людей, из рук валится, ой, дура я, дура! Посмотрите на меня, люди добрые, свихнулась я в чреве матушки, горюшко я, ноша тяжелая… — Черт уже катался по пещере, хватался за шею, и голосил, голосил, голосил…
Манька растерялась: она не понимала: зачем надо убивать это существо? Пожалеть разве что! Никакой злобы черт не выказал.
И вдруг он схватил огромный булыжник и залепил ей в глаз.
Этого она никак не ожидала. Кинул он с затылка, а угодил именно в глаз. Глаз был обычный, передний… в смысле, который глазом и был.
— Ах ты свинья! — разозлилась Манька, схватившись за глаз. — Я тебя человеком посчитала, а ты мне что?! А ну как пну сейчас?! — пригрозила она, понимая, что сделать ему ничего не сможет, но ответить стоило.
Как-то нехорошо получалось — разве это дружба? О том, что черти умеют драться, Дьявол не предупредил, — открытие оказалось не из приятных.
И сразу вспомнила, что Дьявол говорил что-то про пустое место. Самое время обругать себя — она не знала про чертей ровным счетом ничего. Конечно, он будет плакать, он же в темнице сидит! Она взяла себя в руки и пожалела черта — и тут же пожалела, что пожалела его…
Черт подрос, слезы из него полились в три ручья. Он голосил про себя, не останавливаясь.
Манька растерялась, разглядывая черта. Похоже, зря она согласилась на эту работенку… Дьявол явно что-то напутал, или заманив в очередную ловушку, или не рассчитав ее силу. От чертей одна морока и морок, и немногие сведения, которые остались в народе, описывали их лукавыми, лживыми, вредными.
— С чертями надо дружить, как нечисть между собой дружат. А по душам они не говорят, у них души нету! — услышала она насмешливый голос Дьявола. — Один говорит: у меня все хорошо, второй отвечает — а у меня лучше! Один говорит: плохо мне, а второй отвечает — а мне хуже! Если подарки, то на вечер, если в глаз — то навечно. Подумай-ка, разве знаешь, с чего он так голосит? Вот нечисть, готовит стены темницы, и слеза должна упасть кому-то в руки. Кому?
— Мне с ним поплакать, или что? — догадалась Манька. — Он явно саму избу изображает, чтобы она умнела с ним. А видели бы ее жалкой и убогой…