Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
— Надо вам обиды иметь, а то, как без обид? Давайте обижаться друг на друга! — предлагала Манька на рассмотрение новую тему.
И левая женская половины пещеры отвечала, что недостаточно оснований для обид, а правая дружно начинала рыдать от обиды. Мужская половина иной раз вела себя совершенно противоположно. Прочие мнения на той и на другой стороне были редкими, в хоре подстегнутых Манькой чертей, почти тонули, но она и к ним старалась присмотреться. После обид была раздача и изъятие денег, любви, достоинства, сомнений, самоуничижения и восхваление.…
Иногда ее били. Били очень сильно.
У чертей это было в порядке вещей,
Сложнее было с чертями, которые были животными. Их то гладили, то резали, а говорить они не могли, только мычали, кричали, лаяли, блеяли и мяукали. Даже кукарекали. Оказалось, что такие черти думают по-особенному. Дьявол объяснил, что это язык индиго, когда «я» как таковое отсутствует. Кровь у их сознания была, но они никогда не роняли ее в землю и не пытались убить. Еще проблемы были с чертями, которые изображали немых и убогих. Понять их оказалось сложно: слова они произносили с разрывами, говорили одно, а подразумевали другое, мышление было чудное — думали о чем угодно, кроме себя. И все время ориентировались на внутренний голос, который отдавал им приказы, будто был кукловодом, и вроде не произносились слова радио вслух, но как бы цементировалось им пространство вокруг чертей. Иногда у чертей было все как в жизни, и кроме них удавалось рассмотреть некоторые детали ландшафта или часть комнаты, будто кроме слов, которые держали черта, в стену его темницы попадало и пространство извне.
Манька то ругалась, то удивлялась, то вела интересную задушевную беседу, то отбивалась от насильников и убийц. И так раззадорилась к концу второй недели, что не сразу заметила, что чертей почти не осталось. Пещера стала гротом, грот углублением, а сверху нависла земля, готовая вот-вот рухнуть. С последней дюжиной чертей пришлось покорпеть: объясняться они ни в какую не хотели, считая ее недостойной речей. А уж последние совсем расстроили: иной черт мог метелить ее два, а то и три дня. Пока она, наконец, не догадалась, что они удивляются удивлению или удивляются вместе с ней, изображая ее саму.
Но вдруг чертей не осталось…
Она еще раз хотела осмотреть пещеру, но ее настиг голос Дьявола:
— Манька, беги обратно в избу! Пещеру завалит! Скорее!
И Манька что есть мочи рванула к выходу трусцой. Хорошо, что вперед можно было бежать привычным ходом.
Дьявол сидел в кресле качалке, на лице его светилась снисходительная улыбочка, а полуприкрытые глаза были краснющими, как у чертей. Только если в глазах чертей был лишь отсвет, то его глаза были самыми, что ни на есть, настоящими углями.
— Уф! — она оглянулась и ничего не увидела кроме бревенчатой стены.
Никакой дыры в стене не было, но ее это почему-то не волновало…
И вообще ее ничего не интересует, кроме ее самой! — вдруг поняла она.
Чувство было новое, приятное. Она немножко завинилась, понимая, что, наверное, нельзя любить себя такой любовью. Но оправдание пришло само собой: Дьявол тоже любил себя. Манька с интересом посмотрела в сторону Дьявола и открыла в себе
— Будем смотреть на другие стены? — поинтересовалась она у Дьявола.
— Нет, — ответил он, и легкая, как рябь на воде, усталость прошла по его лицу. — Посмотрим зеркало, подойдет ли оно нам, а прочие помещения в этой избушке смотреть будем, когда встанешь, а то голова заболит. Кроме того, черти — они такие, могут и в земле быть закопанными. Если хоть один остался, после твоего головокружительного успеха он обязательно себя проявит. Огорчу тебя: в одной стене ранние трупики… И не только люди там лежат! Но черти не дадут смотреть правильно. Если хоть один остался, не сможешь понять, что в избе происходит. Да и пройти к объекту, вряд ли получится, покуда черт мельтешит в глазу…
— Начинаю чувствовать себя маньяком, не знаю, нормально ли это? — с сомнением сказала Манька, покачав головой.
— Маня, ты пока никого не убила, — хладнокровно успокоил ее Дьявол. — Кикимора, к твоему сведению, уже пять тысяч лет мертвее мертвой жила, а Баба Яга… Если бы сама по земле с косой не ходила… тоже, еще тот мертвец! Пора уже старушке на пенсию! Два преступных элемента долго уходили от возмездия. И пусть ты была не на высоте, ибо не ты охотилась — это они охотились на тебя, заслуженная кара настигла разбойников. Это все нечисть. Человек должен ее убивать. Ты же поняла, как она может свести с ума. А каково было избам, у которых она во внутренностях окопалась?! — он посмотрел на задумчивую Маньку и с усмешкой произнес, подтрунивая: — А то давай, оборотней заключим в объятия!
— Но я не настолько чувствую, — призналась она, улыбнувшись во весь рот.
Манька взяла ветку неугасимого полена, которую перед тем, как уйти в пещеру, за неимением другой посудины, поставила в чугунок (ваза теперь стояла в избе-баньке с забытыми подснежниками), и они смело двинулись в подвал. В подвале уже ничто не напоминало о происшедшей здесь трагедии. Зеркало висело там. Оно было очень большим, в бронзовой оправе в виде двух львов с коронами, которые лапами ступали на голову вола с закатившимися глазами.
Манька приблизилась к зеркалу, сняла наскоро наброшенное покрывало и газеты, и … не увидела своего отражения! Оно было почти черным, как глаза Дьявола.
Разве что в свете ветки неугасимого полена чуть-чуть отражались стены подвала.
Выглядело отражение весьма зловеще.
— Ой! — ее радость улетучилась вместе с ее отражением. — А я там… меня там… — она растеряно ткнула в него пальцем.
Дьявол устало вздохнул.
— Вот скажи мне, — произнес он с прискорбием. — Почему ты всегда попадаешь в неприятную историю, вместо приятной, где эльфы, феи, волшебники и прочая нечисть с добрейшими намерениями?! Когда последний раз мы сидели бы по-домашнему и пили чай с вареньем… или со сгущенкой, на худой конец? Почему даже зеркало пытается тебя побить?