Там, откуда родом страх
Шрифт:
– Это я-то пожил, – с горькой обидой произнес старик, в раз вдруг осознав, что его богатство затмило ему настоящий свет в окне. Вот он уже стоит на пороге вечности, а в его жизни, оказывается, ничего не произошло. Он просто родился, а теперь просто умрет. Это же равносильно умереть во время родов. От безысходной предсмертной тоски и разочарования в силе своего богатства старик молча заплакал. Он стоял посреди своего крохотного грязного жилья, печально смотрел на непрошеных гостей, и по его щекам медленно скатывались мутные слезы.
– Что это тебя так разобрало? – спросил Старший. – Я же говорю: с собой в могилу не заберешь. Чего так убиваться. Ты лучше скажи, где деньги хранишь. По-хорошему скажи, а не то пожалеешь, – с откровенной
– А ты меня не пугай. Нужны деньги – ищи, – вдруг решился на крайность старик. – Ведь ничто итога не решает.
– Итог решает многое, – мягко сообщил Высокий. – Дело идет теперь не только о жизни или смерти. Дело теперь идет о том, как ты умрешь. Мы не заканчивали пансионов благородных девиц, и нам вообще претит благородство. Мы на все способны, на любые меры.
– Пытать будете, – равнодушно констатировал старик. – Дело ваше. Мне уже, кроме смерти, ничего не страшно. Да и она неизбежна.
– Это точно, – согласился Крепыш, ломая указательный палец правой руки старика в суставе. – Только умереть-то можно по-разному. – Старик сдавленно охнул. На побледневшем лице выступили капельки пота. – Говори, пальцев-то десять. Все равно не выдержишь, скажешь.
– Ты аккуратнее, – напомнил Старший. – Никаких следов чтобы не было. Предупредили же.
– А их и не будет, – пообещал Крепыш, ставя на место вывернутый наружу палец и ломая другой.
Старик словно окаменел. На этот раз он даже не охнул, и Крепыш, безрезультатно сломав еще один палец, решил поменять метод. Он открыл топку прогорающей печи, подбросил дров и положил на огонь кованую кочергу. Когда она накалилась докрасна, приказал Высокому:
– Клади старика поперек кровати да зад ему заголи. Раз не должно быть никаких следов, придется так действовать.
Старик не сопротивлялся. Когда раскаленный металл вошел в его тело, он не выдержал боли, забился всем телом и пронзительно закричал. Крепыш вогнал кочергу до самого загиба, и крик резко оборвался. Старик обмяк и стал сползать на пол.
– Да ты его прикончил, – воскликнул Старший. – Теперь искать замучаемся.
– Вот и хорошо, что сам помер, убивать не придется, – успокоил его Крепыш. – Сердце, видать, слабое было. Ладно, все равно ничего не сказал бы. Он ради денег жил, где уж тут добровольно отдавать.
Натянув на старика штаны, Крепыш уложил его на кровать, кочергу снова сунул в огонь. Когда на ней сгорели следы человеческой плоти, поставил на металлический лист, прислонив к печи.
– Начнем искать или сначала водку допьем? Тут какое-то варево в чугунке сварилось. Чего добру зря пропадать. Время у нас много, вся ночь впереди.
Застолье длилось недолго. Дух смерти витал в комнатке, угнетая даже таких видавших виды людей. Да и запах паленой плоти не способствовал аппетиту. Выпив и похлебав похлебку прямо из чугунка, принялись за поиски. Сначала перерыли постель старика, на время опустив его на пол, потом простучали пол, обыскали посудный шкафчик и гардероб. Всю их добычу пока составлял лишь старенький кошелек хозяина с полусотней рублей в банкнотах и медных деньгах. Но его решили не трогать, раз уж приказано не оставлять следов, хотя для полунищего старьевщика эта сумма была довольно значительной. После беспочвенных поисков вернулись к недопитой водке. Поскольку в комнатке было всего два табурета, а на кровати лежал труп хозяина, Крепышу приходилось пить и закусывать стоя. На этот раз, взяв кружку с водкой, он отошел к единственному окну и присел на низкий подоконник. Широкая доска под ним слегка выдвинулась под тяжестью его тела. Выпив водку, он победно заявил:
– А тайничок-то под моим задом.
Доска подоконника легко выдвинулась, открыв довольно просторный тайник. Деньги лежали пачками, рассортированные по достоинству.
– Да здесь тысячи, – восхищенно воскликнул Крепыш, выкладывая деньги на стол. – Ну что, будем сматываться?
– Я не думаю, что
– Надо и в лавке поискать, – предложил он.
– Не станет он прятать в ней. Там посетители бывают, такие куркули всякую малейшую опасность исключают, – возразил Высокий. – Здесь искать надо. Подпол все же должен в доме быть. Хранит же он где-то овощи зимой.
– На кой они ему сдались, – отозвался Старший. – У него ни кола, ни двора. Да и много ли одному надо. С его-то деньгами еще и запасы делать. Вот тайник под полом может быть, но мы же все доски простучали. Все намертво прибиты. Это весь пол поднимать надо, а на это у нас нет времени. Что делать будем? Ведь точно еще тайник есть. Давайте-ка еще раз пол прощупаем. А ну, помогите стол переставить, под ним надо еще раз проверить, – попросил он, берясь за столешницу. Та оказалась неожиданно толстой, что скрывала свисающая скатерка, а стол слишком тяжелым для своих небольших размеров. Старший сдернул со стола скатерть и внимательно осмотрел столешницу. Она оказалась двойной. После долгих манипуляций ему удалось сдвинуть верхнюю доску. То, что открылось их взорам, поразило их до немоты. Почти по всей открывшейся поверхности тонким слоем были выложены золотые червонцы.
– Вот это да! – воскликнул Крепыш, обретая дар речи. – Может, пошлем подальше эту бабу вместе с приставом? – вопросительно посмотрел он на Старшего.
– Да нет уж. С фараонами шутки плохи. Опять в бега ударяться придется. Надоело, я уж и не помню, как при рождении меня назвали. Сколько раз документы приходилось менять. Лучше уж поделиться честно. Естественно, кто сделал дело, тому и карты в руки. Никто ведь не знает, сколько здесь оказалось денег. Все, наводим порядок и уходим, – закончил он, бросая в раскрытый саквояж вслед за червонцами опустошенную бутылку.
Глава десятая
Наталья томилась в неизвестности. Она не очень-то верила в воровскую честь, хотя ее и заверили в незыблемости воровских законов. Законов никаких она не знала, а воров и бандитов отчаянно боялась. Но желание стать богатой было сильнее этого страха. К счастью, все ее опасения оказались напрасными. Вскоре после дела она получила свои четвертую и пятую части, как она предполагала. Принес их парнишка в корзинке со сладостями и орехами, сказав, что это в подарок от кавалера. Сначала Наталья не поняла, поскольку кавалеры не были целью ее жизни, но когда проверила содержимое, то под гостинцами обнаружила толстую пачку денег в купюрах. Таких денег она еще не держала в руках. Для нее это было целое состояние. Она спрятала деньги и стала выжидать. Прошли дни, недели, миновал месяц. Ничто не нарушило застойной жизни захолустья, живущего слухами и сплетнями. Пристав не напоминал о себе. Смерть старьевщика осталась незамеченной. Лишь торговки на базаре обсуждали неслыханно большую сумму денег, обнаруженную в кошельке покойного околоточным приставом и не утаившим ее. При этом каждого окрестили тем, чего он заслуживал. Если первого, несмотря на то что об умерших плохо не говорят, назвали скупердяем, прожившим жизнь в нищете при таких деньгах, то второй – для одних был героем, а для других круглым дураком, не сумевшим воспользоваться случаем. Денег хватило и отпеть, и похоронить старьевщика, и организовать поминальный обед. При этом большая часть их отошла еще и земской казне. Встречаться с околоточным Тюниным у Натальи не было ни малейшего желания. Людей подобного рода она откровенно презирала. Отсчитав от полученной суммы четвертую часть, она, набравшись опыта своих подельников, отправила околоточному. Для покупки приличного поста денег теперь у него хватало.