Там помнят о нас

Авдеев Алексей Иванович

Кончился и восемнадцатый день. Галушкинцы готовились к ночному переходу. Проводник лущил сосновые шишки, собирал в шапку мелкие маслянистые орешки. Партизаны чистили оружие, чинили одежду, Галушкин на ощупь старательно скреб бритвой подбородок. В путь не торопились, ждали, пока совсем стемнеет…

— Ну, ребята, надо трогаться, — сказал Галушкин, поглядев на часы.

С проводником простились на узкой лесной тропе, которая вела к линии фронта. Крепко пожимая руки партизанам, проводник сказал:

— Прощевайте, ребятки, остерегайтесь.

Сдается мне, что до фронта совсем рукой подать.

— Ничего, папаша, прорвемся, — сказал Галушкин. — Спасибо тебе. Передай привет товарищам.

— Счастливого вам пути. Будете возвращаться к себе в отряд, заглядывайте к нам.

Ребята подняли носилки, а проводник снял шапку и так стоял, пока омсбоновцев не поглотил лес.

Где-то совсем недалеко была линия фронта. Но где она точно?.. Иногда слышался гул пролетавших самолетов. Тогда казалось, совсем рядом торопливо бухали зенитки. В небе сверкали вспышки разрывов. Над лесом взлетали ракеты. Омсбоновцы внимательно смотрели на россыпь разноцветных огоньков, стараясь определить, какую команду и кому они подают.

Тревожная была ночь. К утру стало спокойнее. Галушкин все посматривал то на светящийся циферблат часов, то на нервно дрожавшую фосфорическую стрелку компаса. Где долгожданная линия фронта? Где враг, где свои? Удастся ли им найти удобный для перехода участок?

— Фрицы! — вдруг крикнул Головенков.

Он упал и дал очередь. Все бросились на землю. Неожиданный грохот автомата оглушил их. Наступившая затем пауза показалась ужасно длинной. Теперь им уже хотелось поскорее увидеть немцев, услышать выстрелы, лишь бы не стояла эта странная тишина. Но лес молчал, и каждая последующая секунда безмолвия тянулась бесконечно долго.

— Головенков, в кого ты стрелял? — спросил Галушкин.

Тот молчал.

— Эх, шляпа!

— Я думал…

— Индюк тоже думал! Да его съели, — оборвал Головенкова Маркин.

Не успели ребята отругать Головенкова, как тишина оборвалась. Затрещали выстрелы. Послышались громкие отрывистые команды. Это были гитлеровцы. Они, как понял Правдин из обрывков фраз, приняли омсбоновцев за советских разведчиков, пробиравшихся в тыл, и теперь хотели отрезать им путь к отступлению.

— Огнем не отвечать! Попытаться переждать! — сказал Галушкин.

Омсбоновцы прижались к земле, затаились. Лес густой, может, немцы пройдут мимо, не заметят их.

— Борис, давай я отойду в сторону и огнем отвлеку их на себя, вы под шум пройдете, — зашептал Маркин.

— Нет. Уходим все вместе. Ребята, берите носилки — и за мной! приказал Галушкин.

Сзади трещали выстрелы. Но они заметно отдалялись: фашисты не ждали, что "разведчики" пойдут вперед. Ребята повеселели, путь к линии фронта свободен, может быть, до восхода солнца они успеют добраться…

— Хальт! — вдруг раздалось впереди.

Партизаны замерли.

— Ложись!

Невдалеке заработал пулемет. Новая группа врагов преградила омсбоновцам

путь. Пули свистели над головами, звонко ударялись о смолистые стволы сосен, срезали ветки, рикошетили. На шквальный огонь немцев ребята отвечали сдержанно, экономя патроны.

— Правдин, Головенков, Андреев, оставайтесь на месте. Мы поползем вперед. Гранатами попытаемся отбросить фрицев! По условному свисту двигайтесь за нами!

Не оглядываясь, Галушкин пополз навстречу стрельбе. За ним следовали Маркин и Щербаков, держа в руках толовые шашки с короткими запальными трубками из бикфордова шнура. Немцы были совсем близко. По команде Галушкина Павел и Сергей подожгли шнуры и швырнули шашки.

После взрыва (грохот тола во много раз превосходит по силе звука даже противотанковые гранаты) ребята рванулись вперед, пробежали мимо искалеченных взрывами деревьев, убитых… Залегли. Вскоре к ним подтянулись и остальные с носилками.

— Вперед, ребята! Вперед! — торопил Галушкин, до рези в глазах вглядываясь в лесную чащу.

Стреляли кругом. Омсобоновцы остановились, не зная, куда податься. Неужели окружены и отрезаны от линии фронта?..

— Борис, да это ж наши! Слышишь, ППШ? — вдруг радостно крикнул Маркин.

Ребята прислушались. Из свистящей трескотни немецких автоматов выделялся более четкий звук ППШ. Галушкин хлопнул Маркина по спине.

— Точно, Пашка! Вперед!

Партизаны рванулись с места, побежали. Однако скоро остановились и прижались к земле. Деревья стонали от впившихся в них пуль, отскакивали щепки, ветки.

— Вперед! Ползком! — приказал Галушкин.

Выбиваясь из сил, ребята ползли на звук советского оружия, волоча за собой носилки, а сзади слышались вражеские голоса, стрельба. Но фашисты были не только сзади; они стреляли и с флангов, окружая группу омсбоновцев.

Николай со стоном отбросил плащ-палатку. В руке чернел пистолет. Неестественно бледное лицо покрылось крупными каплями пота. Он тяжело дышал.

— Николай! Ты что? Прорвемся! — подполз к нему Галушкин. — Потерпи еще немного, ну?

— Борис, идите! Идите без меня! Н. е могу, не хочу я, чтобы из-за меня все погибли. Я задержу их!.. Лаврентьич, иди!

— Да что ты? Разве мы тебя оставим? Сколько прошли вместе, а теперь? Эх ты, чудак! — сказал Галушкин.

— Вам со мной не пройти! Слышишь, они окружают. Идите, пока не поздно!

— Чушь!

— Уходите же!

— Замолчи, не время для споров…

Николай застонал.

Вдруг Галушкин решился.

— Ладно, будешь активным бойцом… Видишь? — Борис держал в руках сверток. — Это граната. Она обернута документами. Если мы донесем их… Что в них, говорить не буду… Сам понимаешь.

Николай приподнялся на локтях.

— Борис, давай мне! Разве я не комсомолец!

— Возьми. Если что… кольцо вырви, и все!

— Хорошо, Лаврентьич, я это сделаю.

— Спасибо, Коля. Только не торопись рвать… Эй, ребята! Алексей!