Там помнят о нас
Шрифт:
Через час накормленные и немного отдохнувшие омсбоновцы собирались в путь. В часть позвонили и приказали немедленно доставить их вместе с раненым в полевой госпиталь.
Проводы были теплыми. Иваненко подходил к каждому из партизан, дружески хлопал по плечу, жал руку.
— Ну, и лихие ж вы хлопцы!. Не кубанцы, часом?
— Нет, мы москвичи.
— О-о, цэ гарно! Москвичи та кубанцы, як кажуть, цэ ж самая храбрая нация на свити! Эй-бо, не брешу! Партизаны смеялись:
— Ну и ловок ваш комроты!
— Что вояка тебе, что шутник!
Откуда-то
— Вот, уже прибиг! — незло выругался Иваненко. — Ну, хлопцы, время!
Галушкин подошел к Иваненко. Оба крепкие, рослые, они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по черным от болотной грязи спинам.
Прощание
Не верилось, что они уже на Большой земле и едут на дребезжавшей полуторке в тыл своих войск. Ощущение было странным. Не надо было прятаться в лесной чащобе, отсиживаться в кустах, зорко оглядываться по сторонам, хвататься за оружие при каждом громком треске, при каждом шорохе… Не меньше двухсот километров прошагали. Напрямик, по карте, конечно, меньше, но разве партизаны по прямой ходят?
"Видно, я все же счастливый, — думал Галушкин. — Сколько пройти с носилками по тылам врага и ни одного человека не потерять!"
Галушкин жадно смотрел вперед. Вокруг дороги толпился лес: сосны раскинули над дорогой огромные ветви, молодая поросль мельтешила вокруг старых деревьев. Многоцветное разнотравье, которое пора было косить, пестрым ковром покрывало поляны и перелески.
Такая же красота была и там, в тылу, но казалось, что увидел Борис все это впервые.
— Лаврентьич, — толкнул его в бок Маркин. — Ну как?
Глаза у Маркина были красные, провалившиеся и все равно лукаво блестели.
— Ох, здорово, Пашка!
— Точно, Боря, здорово!.. Споем?
Галушкин засмеялся.
— Не могу, Паш, голоса нет. Да и башка поцарапанная гудит.
Николай то ли спал на носилках, то ли впал в бессознательность. Глаза закрыты. Но вид был все равно другой: чистое лицо, смазанные йодом ссадины, чуть порозовевшие от еды щеки…
Минут через тридцать показался брезентовый городок. Палатки прифронтового госпиталя прятались под сенью огромных деревьев. Полуторка бойко засигналила и остановилась у квадратной палатки с большими целлулоидными окнами.
Партизаны спрыгнули на землю. Над рощей вились дымки походных кухонь, вкусно пахло едой. На веревках, растянутых между деревьями, белели рубахи, кальсоны, под свежим ветерком пузырились простыни — городок жил своей хлопотливой жизнью.
Жители этого городка, раненые и персонал, уже знали, какой долгий путь совершили омсбоновцы по тылам противника. Партизан встретили как давних знакомых. Николая сразу унесли в отдельную палатку. Остальным отвели просторные апартаменты с широкими нарами из свежих досок.
Утром ребята отправились навестить Николая.
Побритый, причесанный, вымытый, он лежал в чистой постели.
Борис присел на край койки. Ребята разместились кто на чем.
— Ну, Коля, как самочувствие? — спросил Галушкин, беря его за руку.
Николай нахмурился, увидев бинт на голове Галушкина.
— Как рана?
— С таким ранением, Коля, можно и на ринг выходить. Ерунда. Через день-два сниму. А вот как у тебя дела?
— Ничего, Лаврентьич. Чувствую себя лучше. Только устал после операции. Долго врачи мучили.
— Да ну? Уже? — удивился Правдин.
— Ага, ночью.
Ребята заулыбались.
Николай нахмурился, облизал обветренные губы. Протянул руку к тумбочке. Борис опередил его и подал ему жестяную кружку с водой.
— Чего ты, Коля?
Николай глубоко вздохнул.
— Боюсь я, Лаврентьич, что мне у вас уже не придется побывать… Инвалидов в армию не возвращают.
— Не отчаивайся, Коля, тебя тут так отремонтируют, что и следов не останется, — старался успокоить его Галушкин.
В палату вошла дежурная сестра.
— Товарищ младший лейтенант, вас просит к себе начальник госпиталя.
Галушкин встал.
— Борис… Лаврентьич, — губы Николая дрожали. — Лаврентьич, передай всем товарищам, всему отряду от меня… я вас никогда не забуду… до последних дней…
Галушкин обнял и поцеловал раненого.
— Будь здоров, Коля, поправляйся.
— Прощайте, ребята…
— До свидания, Коля.
Андреев стоял в стороне.
— Алеша… Спасибо тебе, как брату…
Андреев засопел. Он наклонился к Николаю и долго не поднимал своей лохматой головы с его груди.
Ребята живы!
Очередное открытое партийно-комсомольское собрание в отряде проходило утром 21 июня 1942 года. Жаркие лучи летнего солнца вытеснили из лесной чащи последние остатки тумана, тучи комаров поредели.
На собрании капитан Бажанов подвел итоги. Отметил, что основная боевая задача выполнена, что мы можем сменить базу и район работы, найти место, где послабее охрана вражеских коммуникаций. Теперь отряд должен усилить агитационную работу среди местного населения и активизировать ликвидацию предателей и ставленников фашистов. Решили, что эту работу лучше проводить вместе с местными партизанами, которые хорошо знали население окрестных деревень и тамошнюю обстановку.
После собрания те, кто вернулся с боевых заданий, ушли отдыхать. Иванов, усадив Женю Высоцкого на чурбан, клацал ножницами. Ждавший своей очереди к "парикмахеру" Хохлов пучком березовых веток отгонял комаров и со знанием дела рассказывал, на какие наживки сейчас хорошо берется карась, на какие — плотва, окунь и другая рыба.
Иванов косо глянул на него, ухмыльнулся в густую черную бороду, покрутил головой, спросил:
— Послушай, Валентин, а ты знаешь поговорку: "Соловья баснями не кормят"?