Там, вдали, за…
Шрифт:
— Да говорят, сначала вроде бы не поняли, зачем Эдик в яму полез, — терпеливо объяснял Седой. — Подумали, он специально туда забрался — посмотреть, правильно ли гроб опускают: снизу-то — виднее! А когда яму закапывать начали, кладбищенским уже не до Эдика было. Да ты сам же, Егор, их торопил, мол, поскорее да поскорее, нечего время тянуть… Вот они и постарались.
Как бы сама собой цифра 100 в голове у Егора разделилась на 2, и получилось аж по 50. Ого! Это тебе не какие-то там 33…Впечатляет!
Появился Гурген. Грустно спросил:
— Что, начнем?
— Валяй, — махнул рукою
Стоп, а что же Могильщик? Куда подевался этот наемный убийца? Согласитесь, негоже расставаться с героем, пусть даже и отрицательным, вот так — посадить в электричку и отправить в сторону Польши. Нехорошо как-то получается. Не жизненно. Того и гляди, другие киллеры нас не поймут, а читатели, пожалуй, еще и осудят.
Итак, Могильщик ехал в вагоне номер семь, лузгал купленные на вокзале семечки и размышлял сразу о двух вещах. Первое: как получить от Егора оставшуюся часть гонорара за удачный выстрел в Трюфелева. И второе: а стоит ли вообще получать эту часть, если можно слупить с заказчика все сполна — и гонорар, и компенсацию за моральный ущерб, полученный от дуплета подслеповатого пенсионера Потапова?
«Придется слупить, — в конце концов решил Могильщик. — А ни хрена! Не обеднеет, ежели на лишнюю «штуку» расколется».
И на первой же остановке Могильщик пересел на электричку, идущую в обратную сторону — на северо-восток, предположительно — в сторону Нарьян-Мара.
Сорок человек подняли стаканы и замерли в скорбном молчании. Сорок друзей-соратников глядели на Егора, ожидая, что он сейчас скажет.
— Да будет земля ему пухом! — проникновенно сказал Егор. И первым помянул из стакана безвременно почившего Трюфелева.
Почти сразу же в соседнем помещении, густо забитом халявщиками, разгорелся скандал. Кажется, кому-то чего-то недодали или даже недолили, а может, кто-то и перебрал через край. Не в этом дело. Главное, в скорбную тишину поминального зала вплелся посторонний шум, и это было весьма, весьма неприлично.
— Поди, узнай, в чем дело, — кивнул Егор Седому. Тот похлопал себя по карманам, поднялся и ушел. Вернулся через пару минут, когда шум в зале уже стих и раздавались лишь отдельные вопли.
— Ну, и что?
— Разобрался, — скромно отвечал Седой. — Ничего особенного. Там одному мужику плохо стало, пришлось «скорую» вызывать. Погрузили всех семерых — и увезли. В реанимацию, кажется.
— Откуда — семь? Ты ведь говоришь, всего одному плохо стало? — не понял Егор.
— Я и говорю — одному, — обиделся Седой. — Сначала одному плохо стало, потом — другому, третьему… Вот так человек семь и набралось. Или даже восемь? — Седой задумчиво поднял глаза к потолку. — Да нет, девять, кажется. А десятый, гад, убежал. Ничего, я его завтра успокою!
— Ты гляди, Седой, не шустри, — заметил Егор. — Ты ведь на поминках сидишь, а не у себя во дворе права качаешь… Лучше давай споем, что ли? Помнишь, какую песню Трюфель любил?
— Да эту, кажется.
И Седой затянул, довольно-таки музыкально:
— По тундре, по железной дороге, ГдеЕгор тут же подхватил, рявкнул с чувством:
— Мы бежали с тобою, уходя от погони…И все сорок приглашенных — грянули хором:
— …Чтобы нас не настигнул автоматный заряд!Славно запели! Так слаженно и красиво, что даже Могильщик, появившийся на середине куплета в зале, с «калашниковым» в руках, прослезился и впервые в жизни промахнулся, всадив половину «магазина» в соседа Егора по столу — Седого. Впрочем, тот возмущаться ошибкой киллера не стал — свалился, весь продырявленный, на пол и больше не поднимался. А Могильщик, буквально расстроенный столь явной халтурой, бросил автомат на пол и, шатаясь, побрел к выходу, с трудом пробираясь среди свидетелей и очевидцев.
Прибежал на подозрительные звуки Гурген, увидел на полу бездыханное тело Седого, воздел руки к потолку:
— Вах, вах! Такой скандал, слушай, такие убытки! — И тыкал пальцем в стену, ставшую рябой от пуль. — Цемент искать — раз, штукатура нанимать — два… И кто за все это платить будет?
— На! И не вякай, — пачка купюр влажно шлепнулась на столешницу. Гурген вытер руки о фартук, бережно прижал бумажки к животу, начал неторопливо их считать. Егор же молча вышел из кафе и рванул БМВ в сторону дома.
На одном из поворотов бешено мчавшийся БМВ задел крылом возвращавшегося на вокзал Могильщика. На киллера, отлетевшего метров на сорок, Егор даже не взглянул, лишь подумал как бы между прочим: «Ну, для чего на проезжую часть выскакивать, ежели правил уличного движения не знаешь?». И поехал себе дальше. А Могильщика через полчаса подобрал кто-то из халявщиков, налегке возвращавшийся из «Зурны». Правда, к тому времени Могильщик уже не дышал и на просьбы дать закурить не реагировал.
Егор же сидел дома и мучил калькулятор, тщетно пытаясь разделить 100 на 1. Как он ни бился над проклятым аппаратом, на табло неизменно выскакивала одна и та же цифра — 100. Однако Егор не сдавался. Привыкший ко всяким подвохам, тем более — в бухгалтерии, он злился и тыкал пальцами в клавиши, добиваясь от хитроумной машинки чистой правды. Машинка, однако, твердо стояла на своем и меньше ста не показывала.
— Вот дура-то, блин! — обозлился Егор и хлопнул по калькулятору своей корявой ладонью. Тотчас же цифра 100 мигнула зеленым и рассыпалась на бесконечное 99,99999999999… — Так бы и давно! — Егор удовлетворенно хмыкнул и смахнул калькулятор со стола. Тот сверкнул в последний раз всеми своими девятками и угас, судя по всему — надолго.
Егор же, утомленный событиями последних дней, а особенно — дня сегодняшнего, отправился на боковую.
Спал он спокойно. Ему снились немцы из фирмы «Бродт унд Буттер» и контракт на пятьсот тысяч марок. Контракт почему-то был отпечатан на розовой бумаге, да еще и перевязан желтой ленточкой. «А лента зачем?» — удивился во сне Егор. «Ихь бин гросс сюрприз. В натуре! — дружно отвечали немцы. — Ферштейн?».