Там, за Ахероном

Лукин Евгений Юрьевич

Сняв с красного щита по противопожарной принадлежности, подошли оба матроса. Борода (кстати, не то чтобы гладко выбритый, но уж во всяком случае не бородатый) с нездоровым любопытством следил за ними из-за штурвала.

— А ты мне здесь кто? Начальник? — не менее ласково осведомился капитан. — Баржу ему отцепляй! Да в этой барже одних бушлатов на весь второй круг! Сдам только Харону и каптенармусу. Под расписку.

— Да не отсвечивай ты, Хвостач! — хмурясь, проворчал коренастый. — Вон с берега уже пялятся! За рубку зайди.

Вчетвером

они отошли за рубку.

— Ну в чем дело?

— Побег, — сказал Хвостач. — У Харона кто-то ладью угнал. В общем так: руби концы — и полным ходом на Баклужино. Может, он еще из протоки не выплыл…

— Так кто бежал-то?

— А я знаю! Если бы Харон сразу спохватился! А то гонял два дня веслом какую-то душу по берегу — делать ему больше нечего!..

Кто-то присвистнул.

— Два дня? Так это ладью уже наверняка в Волгу вынесло…

— Значит, всю Волгу обшарь, но найди!

— А сам-то чего ж? — осклабившись сильней обычного, осведомился румяный. — На крыльях-то чать сподручней…

— Посоветуй мне, посоветуй! — огрызнулся Хвостач. — Придумал: на крыльях! Средь бела дня!

— А что ж на палубе стоял, светился, раз такой осторожный?

— Ну хватит! Поговорили! Отцепляйте баржу!

— Да пошел ты!.. — лениво сказал капитан. — Вот вернемся в Злые Щели —там и покомандуешь.

— А что ж ты думаешь? — злобно сказал Хвостач, прожигая его взглядом. — И покомандую. Попомни, Забияка: ты у меня в Злых Щелях из обходов вылезать не будешь!

Прянул в воздух и стремительным шуршащим зигзагом ушел в зенит. Черной молнии подобный. Плеснуло сохнущее на снастях белье.

— Настучит… — со вздохом обронил Борода.

Запрокинув равнодушное лицо, капитан смотрел в небо. Смотрел, не щурясь. Зрачки — с иголочное острие.

— Начальнички, — проворчал он наконец и, сплюнув за борт, снова полез в рубку. — Один одно командует, другой — другое… Не знаешь уже, кого слушать.

— Это точно, — отозвался румяный матрос, вешая топорик на пожарный щит.

Борода, уступивший штурвал капитану, заржал.

— Сижу это я раз в одном бесноватом, — начал он, спускаясь по лесенке на палубу, — и приходят эти… заклинатели. Штук семь. «Именем, — говорят, — того Иисуса, Которого Павел проповедует, приказываем тебе выйти из этого человека». А я им и говорю: «Иисуса знаю, Павла знаю, а вы кто такие?» Как дал им, как дал! Они от меня два квартала нагишом драли!

— И что тебе потом было?

— А ничего не было. Похвалили даже. — Борода ощерился и махнул рукой. — Так что, может, и сейчас прокатит…

Не прокатило.

И получаса не прошло, как с ясного неба на палубу метнулись, шурша, уже две молнии — одна черная, другая — ослепительно зеленая.

Ангел в изумрудных одеждах с ужасным от гнева лицом шагнул к попятившимся матросам. Огненный меч в его деснице сиял, как язык ацетиленовой горелки.

— Пр-роклятый род! — возгласил

он громоподобно. — Во что еще бить вас за гордыню вашу? Уже и грешники бегут из преисподней! Уже и собственным начальникам отказываетесь повиноваться!.. — Он передохнул и приказал сухо и коротко: — Баржу отцепить. Полным ходом в протоку.

— Я им говорю, мол, так и так, побег, мол… — робким баском объяснял из-за крыла Хвостач.

— Так бушлаты же… — начал было оправдываться капитан. — Люди свечки ставили, панихиды заказывали…

— Бушлаты?! — С пылающим от гнева лицом ангел в зеленых одеждах стремительно прошествовал на корму и одним ударом огненного меча перерубил трос.

5. НА ПРИЁМЕ

Лепорелло:

— Ого! Вот как! Молва о Дон Гуане

И в мирный монастырь проникла даже,

Отшельники хвалы ему поют.

А. С. Пушкин, «Каменный гость»

— Прошу вас, владыко, садитесь…

Архиерей сел. С торжественностью несколько неуместной (дело происходило в кабинете начальника милиции) он воздел пухлые руки и, сняв клобук, бережно поместил его на край стола. Остался в черной шапочке.

Генерал хмурился и в глаза не глядел. В негустую и рыжеватую его шевелюру с флангов врубались две глубокие залысины, норовя повторить знаменитый маневр Ганнибала.

— Про баржу слышали? — отрывисто спросил он наконец.

С несчастным видом владыка развел мягкие ладони.

— Обрубили трос, — сдавленно сообщил генерал. — Баржу снесло на косу. А местные жители, не будь дураки, вскрыли пломбы и принялись расхищать бушлаты. Если прокуратура (а она уже занимается этим делом) копнет достаточно глубоко, то с полковником Непалимым придется расстаться… Как прикажете дальше работать, владыко? С кем работать прикажете?

— Сказано: аще и страждете правды ради… — начал было архиерей.

— Правды ради? — Генерал желчно усмехнулся. — Утром Склизский прибегал — каяться. Бушлаты-то отгружал именно он… И если бы только правды ради!

Архиерей ошеломленно схватился за наперсный крест.

— Вы хотите сказать?..

— Вот именно. — Голос генерала был исполнен горечи. — Под прикрытием богоугодного дела гнал ценности на ту сторону. Вместе с бушлатами. Отсылал на хранение каптенармусу, с которым, как сам признался, связан уже давно…

— Господи помилуй! — В страхе архиерей осенил себя крестным знамением. — Вот уж воистину: яко несть праведен никтоже…

— Праведен! — сказал генерал. — Покажите мне одного праведника, который бы мог разом списать столько бушлатов! Вы же знаете, что в прокуратуре сплошь сидят наши с вами противники, и если всплывет хоть одна зашитая в бушлаты ценность, нам останется уповать лишь на вмешательство Петра Петровича. Склизский — ладно, а вот Непалимого жалко…