Там за облаками
Шрифт:
– Никогда не забуду, - тихо произнесла Маша. Сказала для себя, не для него.
– Забудь, - беспечно посоветовал он.
– Не было ничего, приснилось.
– Не могу, - твёрдо отказалась она.
– Было. Я не хочу открещиваться от того прекрасного, что когда-то у нас с тобой было.
– Тогда помни. Слышишь, Мань, помни, - он, переменившись в лице, железными пальцами сжал ей плечи, смотрел в глаза прямо и честно, как никогда раньше.
– Всё помни. И Царицыно, и Грачёвку, и набережную, и сегодняшний день. До самого последнего вздоха помни. И вальс наш с тобой единственный...
– А я помню.
– Я-то не забыл. А ты?
Она негромко напела:
В небе колышется дождь золотой,
Ветры летят по равнинам бессонным...
Он обнял её и сделал несколько круговых движений. Крохотный тур вальса.
– На дне рождения у Казимирыча.
– Да, мне Серёжка тогда скандал учинил, что я к его брату пристаю, у жены отбиваю.
– А ты не приставала?
– он остановился, не отпуская Машу, терпеливо ждал ответа.
– Меня Лиля сама подбила. Это она решила тебя спровоцировать. Настояла, чтоб я её мужа не меньше трёх раз пригласила на танец. А говорят, женской солидарности не бывает.
– Для чего она тебя подбивала?
– Сам знаешь. Чтобы ты приревновал, и мы помирились.
– Мы не из-за этого помирились. Из-за косынки, которую я тебе подарил.
– Нет, из-за цветов, которые ты втихомолку от ребят сунул мне за дверью.
– Я думал, мы из-за них тогда поссорились.
– Ну, да. Сначала помирились, а потом снова поссорились. Из-за чего мы с тобой только не ссорились.
– Из-за всего ссорились. Помнишь того урода-десантника, который на тебя в парке Горького засмотрелся? Ты ведь ему глазки строила, сознавайся. Сейчас такой мелочью кажется.
Они помолчали, окончательно расставаясь с общим прошлым, ибо у них не могло быть общего будущего.
– Надо идти. А то, смотрю, одна электричка прошла. Они теперь нечасто у вас на НАТИ останавливаются, - Славка вернулся к себе нынешнему. Некоторая вальяжность, номенклатурные нотки в голосе.
– Если что, брат тебе сообщит. Я звонить не буду, не могу, извини.
– Спасибо, Слав.
Вот за это её неуместное "спасибо", за благодарность не равного, нижестоящего человека он и вызверился. Наговорил напоследок разных гадостей. Вскочив в вагон и пользуясь открытыми дверьми, ослепительно улыбнувшись, прямо с площадки сказал ей самую последнюю, самую ранящую гадость:
– Всё-таки, я бы никогда не женился на тебе. На таких, как ты не женятся. Таких только в любовницы берут.
Она успела ответить, прежде чем двери вагона с шипением сомкнулись. Неторопливо показала ему аккуратную фигу.
Долго стояла на платформе, глядя вслед электричке, навсегда увозящей от неё Славку. И плакала, плакала девчонкой пятнадцатилетней, нет, ошибочка, пятилетней. За что? Зачем он её обидел на прощание? Плакала всю дорогу до дома. За что? Так и не поняла никогда. Зато с тех пор появилось у неё в душе и начало медленно расти чувство вины перед Славкой. И тоже - непонятно, в чём?
* * *
Дорога складывалась удачно. Быстро подошёл автобус средней степени набитости. Утренняя людская лавина в метро уже схлынула, в вагоне нашлось свободное место. Маша поторопилась занять его. Вот они, зрелые годы. Двадцать минут постоять - уже тяжело, надо непременно
Трудности... Сколько их было! Не перечесть. Одни девяностые годы чего стоили. И всё же она крепилась. Больше никогда не просила у Славки помощи. Не того сорта трудности одолевали, чтобы к Закревскому обращаться. Достаточно было сознания, мол, в крайнем случае... И как же спокойно жилось, зная: где-то есть человек, сильный, с огромными возможностями, готовый прийти на помощь по первому зову. Теперь его нет, этого человека. Нет того, кто понимал с полувзгляда, умел читать мысли, устраивать лучшие праздники для души, для кого она была слабой, нежной, необыкновенной и просто Маней. В голове не умещалось. Не верилось в его смерть. Странно, ехать на кладбище искать могилу Славки и не верить в его смерть.
Накануне приезжала Марго. Узнала от мамы о случившемся. Маша купила в ближайшей церковной лавке кагор, в магазине прихватила нарезок. Они с сестрой окопались на кухне, и весь вечер поминали Славку.
Арго, против обыкновения, особых чувств не выражала. Словно не она все последние годы подбивала Машу разыскать Славку, найти его новый адрес, телефон или вдвоём заявиться по месту работы, предварительно записавшись на приём. Маша тогда отбрыкивалась. Кто он и кто мы? Взлетев в поднебесную высь властных структур, не мог человек не измениться. Без наличия семи пядей во лбу понятно, должен измениться, причём в худшую сторону. Для Марго встреча с Закревским - приключение, недолгое возвращение к отроческой легкомысленной влюблённости, быстро закончившейся. Славкина смерть отменила безответственную экскурсию в прошлое. Марго поминала его, как чужого, без особой теплоты, без искренней грусти. Маша огорчилась. Лучше бы с Татьяной Славку помянуть. Она, по крайней мере, хоть сколько-то любила его. Однако попытки найти Ярошевич оставались тщетными.
– Что ты всё любовь, любовь?
– равнодушно цедила Марго.
– Ты сама от любви отказалась. Я хорошо помню.
– А он меня любил?
– напрямик спросила её Маша. Замерла, напряжённо ожидая ответа, сейчас, через много лет, когда отсеивается шелуха, наносное, поверхностное и некоторые вещи воспринимаются точнее и правильней.
– Скажи, он меня любил?
– Ну... э-э-э...
– замялась Марго.
– Он был тобой... увлечён... несколько лет.