Там, за поворотом…
Шрифт:
— Да, ты. И все тебя презирают. Что бы ты стал делать?
Я постарался вообразить эту картину — получалось не очень уж весело, и я промолчал, не ответил Кирке.
— Вот такие дела, — сказал он озабоченно.
— Так что же делать будем?
— Не знаю, — сказал Кирка. — Подождем еще немного.
Но ждать мы не стали. На следующий день у Вовки Бурыгина снова пропал хлеб, а злополучный розовый пакет каким-то образом очутился в Киркиной парте. Кирку в классе уважали, и, конечно, никто не подумал, что он таскает завтраки. Но
После занятий мы пошли провожать Вовку Бурыгина. Тайный план поимки вора был разработан.
На следующее утро мы, как было условлено, встретились с Бурыгиным, не доходя до школы. Зашли в парадную большого серого дома, и на подоконнике лестничного окна каждый из нас выделил по ломтю хлеба из своего завтрака. Их щедро начинили толчеными чернильными таблетками и аккуратно сложили в Вовкин розовый пакет. К школе подходили поодиночке.
Два первых урока я ерзал от нетерпения и почти не слышал объяснений Владимира Семеновича. На второй перемене Вовка Бурыгин издали незаметно покачал головой, давая понять, что пакет на месте. Валерка Парамонов тоже был посвящен в наш план и в этот день особенно настойчиво требовал, чтобы на переменах все выходили из класса. Мы с Киркой специально уходили подальше, в самый конец школьного коридора, чтобы не насторожить вора.
На третьем уроке Бурыгин, сидевший на первой парте, вытащил свой замызганный платок и шумно высморкался. Это был условный сигнал, что завтрак исчез.
На большой перемене я, Кирка, Бурыгин и Парамонов слонялись по коридору и заговаривали со всеми. Никаких следов чернил ни у кого замечено не было. Прозвенел звонок на урок, и мы с Киркой, обескураженные, потащились в класс. Урок начался, учительница немецкого языка уже вызвала кого-то отвечать, и тут, тихо скрипнув дверью, появился опоздавший Земсков.
Я посмотрел на него и оцепенело замер. Будто издалека донесся удивленный вопрос учительницы:
— Was ist das, Semskov, trinkst du Tinte? (Что такое, Земсков, ты пьешь чернила?)
Вовка беззвучно зашевелил фиолетовыми губами. Класс взорвался смехом.
— Садись, — сказала учительница.
Вовка Бурыгин обернулся к нам с улыбкой. Кирка приложил палец к губам, показывая, чтобы он молчал. Валерке Парамонову была отправлена длинная записка.
Как только прозвучал звонок, Кирка подошел к Земскову и сказал глухо:
— Пойдем потолкуем.
Земсков поднялся и покорно поплелся за Киркой. Бурыгин, Парамонов и я пошли следом.
На чердачной площадке школьной лестницы было сумрачно. Земсков прислонился спиной к стенке и затравленно смотрел на нас. Валерка молча съездил его по уху. Земсков сжался, закрыл лицо руками и пискляво захныкал. Парамонов снова замахнулся.
— Погоди, — остановил его Кирка.
— Ребята, я больше не буду. Не надо, — пропищал Земсков.
— Ну, теперь знаешь, как ловят? — спросил его Кирка.
Земсков заплакал.
— Пять дней будешь Вовке Бурыгину жратву
— Понял, — всхлипывая, отозвался Земсков.
Кирка спросил у Бурыгина и Парамонова:
— Никому не говорили?
— Нет, — сказал Валерка, — я же получил записку.
— И я не говорил, — тихо ответил Бурыгин и попросил: — Не надо его бить.
— Ладно, не будем, хотя стоило бы, — Кирка подошел вплотную к Земскову. — Но, смотри, засекнешься еще раз — всему классу скажем. А тогда сам знаешь, что будет.
— Честное слово, Кирка! — запищал Земсков.
— Уже звонок, — сказал Бурыгин.
Мы побежали вниз по лестнице. На бегу Парамонов сказал мне:
— Эх, надо было все-таки врезать ему пару раз.
Я был согласен с Валеркой, но промолчал.
Киркина воспитательная мера помогла. Вовка вел себя тихо, а после шестого класса ушел в ремесленное училище. Но до этого он устроил нам еще одну неприятность следующей весной.
Мы с Киркой той весной ходили какие-то шалые, часто беспричинно смеялись. Еще приходили письма от отца, тоже радостные, полные надежд на скорую встречу. Но мы так и не встретились. Отец погиб пятого мая, а его последнее письмо пришло уже после победы, на несколько дней опередив «похоронку».
И апрель сорок пятого года запомнился мне радостным ожиданием близкой победы и событием, к которому имел отношение Вовка Земсков.
Наша классная воспитательница Вера Васильевна спросила:
— Сероницын, вы не знаете, почему нет Земскова?
Вовка не был в школе уже три дня. Он и раньше пропускал занятия, и мы знали, что он не болен, а просто «мотает», но Вера Васильевна просила зайти, и мы пошли.
Вовки Земскова дома не оказалось, и мы с Киркой решили заглянуть на всякий случай во двор.
Мы прошли под аркой, и я сразу почувствовал запах дыма, а потом увидел догорающий костерок в углу возле глухой стены. Во дворе никого не было.
— Пошли, — сказал Кирка и повернул к воротам. А меня словно черт дернул подойти к этому костерку поближе. Уже тускнели уголья и тихо потрескивали. Я поднял возле останков сарая какую-то гнилушку и хотел подбросить ее на тлеющие уголья, уже прицелился, чтобы попасть в самую середину кострища, и тут позади кто-то тонко испуганно крикнул:
— Стой!
Я повернулся на крик, никого не увидел, и вдруг что-то стукнуло меня по ноге, сразу раздался грохот, и я упал, больно ударившись плечом. На миг стало темно в глазах, потом я увидел, что сверху мне на лицо медленно опускаются хлопья копоти. Я оперся на руки, встал и снова упал, но уже не ушибся. Кирка выскочил из-под арки и подбежал ко мне. Я сел и удивленно посмотрел на него. Я никогда не видел у Кирки такого лица. Потом я заметил, что Кирка смотрит мне на ногу, и тоже посмотрел. Штанина ниже колена была в крови. Потом я услышал, что кто-то тихо хнычет надо мной, поднял глаза и увидел Земскова.