Там, за рекой
Шрифт:
Леди лежала у дверей балагана и, чуть склонив узенькую головку, слушала разговор. Это была холёная, чистая колли, длинношёрстное симпатичное существо, созданное человеком, несомненно, в городе и для городских условий. Выразительные глаза её смотрели умно и открыто. Ни тени коварства или жестокости не было в этом взгляде. Доброта и готовность к услуге. Собака цивилизованного двадцатого века.
Вокруг гомонили туристы. Именем этим на сей раз назывались школьницы из восьмых-девятых классов. Таня привела их с двумя учителями, чтобы показать ледник Кушта, высокогорное озеро, попробовать забраться
— Куда ж вы теперь? — спросил Сергеич, оглядывая горку вьюков, набитых всякой всячиной.
Котенко показал на восток, где дымился длинный; чёрный Джемарук.
— В резерват, к своим зверям.
Таня решилась подойти к замкнувшемуся Саше. Он отошёл от балагана и занялся карабином.
— Я не знаю, как начать… — Таня стояла над ним и нервно сжимала руки. — Но надо же когда-то, Саша… Ты слушаешь меня?
— Да, слушаю, — хрипло, с усилием сказал он и не узнал своего голоса. Зачем она встретилась? Зачем этот разговор?
Она замолчала, посмотрела по сторонам и решительно сощурилась, отчаянно собрала в кулак всю свою волю.
— Ты можешь ненавидеть, презирать меня, но так уж получилось… Я люблю его, Саша. Ничего не могу поделать. Люблю, понимаешь? А ты, ты…
Она замолчала, всхлипнула, потёрла пальчиками глаза.
У Саши задрожали губы. Мучение!.. Он встал и, не глядя на неё, сказал:
— Перестань. Я все понимаю. Ты только себя терзаешь и меня. Иди, пожалуйста. Что ж поделать? Ну, иди…
Таня повернулась и пошла.
Стемнело. Саша стоял в стороне среди берёзок. Красные пятна трех костров светились в темноте, там гомонили девчата. Под ногами влажно шуршала молодая трава. Обильная роса ложилась на луг.
Сзади послышался шорох раздвинутых кустов. Он оглянулся. Вывалив язык, на него шёл Архыз. Лапы у него заплетались от усталости. Овчар подошёл, виновато ткнулся носом в ноги хозяина и, глубоко вздохнув, улёгся. Все. Дома.
Саша присел, погладил влажную шерсть.
— Нагулялся? Одни мы с тобой, Архыз. Одни, — сказал он и до боли закусил губы.
Сколько же километров пробежал за эти полтора дня Архыз?
Прежде всего он обследовал владения Лобика и крайне удивился, нигде не встретив свежих следов медведя. Куда исчез приятель? Изощрённое чутьё привело овчара к месту кражи последнего свёртка у браконьера. Там ещё оставался слабый запах Лобика; и в ущелье, где разыгралась трагедия, он почувствовал след оленя. Но только след. Где друзья детства?
Этот район тут же перестал интересовать его. Архыз кинулся обследовать окрестные леса, и вскоре труды его увенчались успехом: нашёл тропу, по которой бежал надломленный страхом, осиротевший Хобик.
Под вечер Архыз нашёл и первую лёжку оленя, обследовал её, пошёл дальше уже по следу. Вот место, где Хобик таился в густом березняке, высматривая поляну. Вот он выскочил, и прыжки его стали напоминать танец радости. В этом месте пахло и медведем, Архыз высоко подпрыгнул, чтобы глянуть поверх травы — нет ли Лобика. Обежав луговину, он догадался: здесь произошла встреча друзей.
Дальше следы рассказали ему о совместном переходе Хобика с медведем через крутой и скалистый перевал,
Архыз забрался на скалу, чтобы осмотреться. Тотчас раздался свист, и с нижнего луга в кусты прыснуло небольшое стадо туров.
Некоторое время овчар разглядывал противоположный склон. Туда косо падало солнце, тогда как Архыз оставался в тени. Там, под солнцем, гордо и спокойно прошествовали олени — самцы, больше десятка.
Архыз разглядывал их без малейшего желания погнаться, напугать или поохотиться. Волчья кровь дремала в нем, подавленная служением человеку и той атмосферой добра, которая, наверное, и являлась главной пружиной в развитии его характера.
Рогачи почему-то насторожились, и все, как один, обернулись к негустому леску чуть выше пути их следования. Архыз не без интереса тоже вглядывался в тот лесок. Что заставило оленей остановиться?
Раздвинув берёзовый подлесок, на освещённый склон осторожно вышел Хобик. Он как-то принуждённо, извиняясь, что ли, переступал с ноги на ногу и продвигался к стаду так медленно и так нехотя, будто шёл на заклание. И почему-то все время оглядывался.
Надо полагать, что у Хобика были самые добрые, искренние намерения: он просил принять его, одинокого скитальца, в здоровый, сплочённый коллектив, он хотел набраться у опытных стариков уму-разуму. Старые рогачи, со своей стороны, не имели никаких оснований для отказа. Стояли, рассматривали новичка и ждали, пока он подойдёт поближе. Новенький приближался.
Для своих неполных двух лет Хобик выглядел очень хорошо. Оленуха не зря потратила на него столько внимания и заботы. Он уже вылинял. Свежая коричневая шёрстка атласно блестела; этот здоровый, приятный цвет оттенялся белой шерстью живота, белым пятном сзади и чистыми ножками с блестящими, полированными копытами. Грудь Хобика прямо распирало от узловатых мышц, ровная спина говорила о молодости, а рост… О, ростом он уже подравнивался под лучшего из этого стада. Правда, ещё не отросли полностью рога, но ветвились они хорошо, и всякий мог угадать, какие они получатся в скором времени: отличные рога!
Существует ли у диких зверей понятие зависти, столь распространённое в обществе разумных? Надо полагать, имеется, может быть не так остро осознанное и не такое жгучее, но именно оно, это чувство, неожиданно внесло коррективы в поведение стада эгоистичных рогачей. Дружески настроенный, Хобик ещё издали почувствовал перемену и начал обходить стадо по кругу. А члены здорового, сплочённого коллектива вдруг оттопырили губы и стали проделывать рогастыми мордами покачивающие движения отнюдь не миролюбивого толка. По-человечески их можно понять. Ведь каждой особи, уже отвоевавшей себе место под солнцем, всегда приятно иметь при себе помощника, готового бескорыстно поддержать в трудную минуту, оказать какую-нибудь услугу. Но не всякий примет и обласкает другого, если этот другой с первого взгляда выглядит лучше шефа и подаёт большие надежды. Это уже не помощник. И не приятель. Скорее, соперник, чаще всего потенциальный, сам этого ещё не осознавший, однако опасный. И подобную особь лучше не придерживать возле себя, а, поелику возможно, отогнать или, так сказать, выдвинуть на другое, не смежное с твоим пастбище…