Тамала
Шрифт:
Ханы менялись, и законы менялись, а этот кровавый закон продолжал жить. Существовал он и при Баир-хане, незаметном и ничем не славном правителе. И только после смерти хана произошло событие, которое оставило имя Баира в народной памяти и дошло до нашего времени.
Случилось невиданное - поэтому и запомнилось. Растил на старости хан единственную любимую дочь, и была она такой красоты, что солнце разгоняло тучи, чтобы поглядеть на нее, а цветы поворачивались ей вслед, когда она шла по степи. Что уж говорить
Но вот Баир-хан умирает. Убивают на похоронах кобылиц, жен хана. По закону надо убить его красавицу дочь. Но стражники хана, проводившие кровавую тризну, едва приблизившись к девушке, бросали мечи - не поднималась рука на человеческую, на девичью красоту.
Тогда старейшины, советники умершего Баира, стали думать, как быть. Наверно, они придумали бы смерть для ханской дочки, но тут воспротивились солнце, ветер и сама степь. Загудела вдруг, заколебалась земля, выросла посреди степи гора, раскрылась и на глазах у людей поглотила девушку.
Никто, говорит легенда, не горевал и не плакал - усмотрели в том волю плодоносящей степи. А скалу, камень, поглотивший ханскую дочь, стали считать живым и подносили ему в дар цветы и яркие лоскуты тканей - одежду для девушки.
Проходило время, проходили по степи племена и народы, было забыто место погребения Баир-хана. А легенда жила, и каждому народу хотелось, чтобы каменьпамятник принадлежал ему. Так появилось много камней, которые стали считать живыми. Им поклонялись, их украшали, и постепенно это стало обычаем.
– Теперь обычай забыт, - окончила Тамала рассказ.
– А тебе смешно или не смешно, я считаю камни живыми. Может, ханская дочь в одном из этих камней, среди которых мы ходим и разговариваем. Поэтому мне боязно.
– Это уж слишком...
– заметил Владимир.
Но слова прозвучали неуверенно. Кажется, подобное было с ним вчера, когда отложил инструмент после того, как не вышла коленная чашечка. Бросить работу, подумал. Не бросил. Но ему, Владимиру, возле камня было не по себе..
– Поверье о живом камне есть и в нашей степи, - заговорила Тамала.
– Но хватит об этом!
– тут же засмеялась она. Как по-хакасски золотой вечер?
– Учила Владимира местному языку, и Владимир, к ее удовлетворению, был способным учеником.
– Как будет река, звезда?..
Болтая, они вернулись домой.
О неудаче с коленной чашечкой статуи Владимир Тамале не рассказал. Почему - сам себе не ответил бы.
На следующий день Тамала уехала.
А чашечка и на втором колене, как ни старался Владимир, получилась опять не такая.
Прошелся по коридору, посмотрел на статую издали. Были намечены плечи, ноги. Голова еще в камне. И вдруг Владимир почувствовал робость: чья это голова? Нелепый вопрос. Но, возникнув, он уже не уходил: чья?..
–
– позвал Владимир - непроизвольно, имя выплыло из подсознания. Но обращено было к статуе. Владимир не мог сказать, почему - может, в смятении, которое охватило его. Тамала!..
– повторил он и тут же пришел в себя: что со мной?.. Вспомнил разговор на реке: профессор прислушивался к камню... На миг его потянуло - прижаться, послушать. Встряхнул головой: что это я?
Поднял резец, молоток.
– Выправлю!
– нагнулся к коленной чашечке, ударил сильнее.
Сколок отслоился, но не упал - шелохнулся на чем-то упругом. Владимир поддел его ногтем, как яичную скорлупу, потянул к себе. Обнажилась человеческая живая кожа.
Секунду Владимир глядел на смуглое пятнышко, перевел взгляд на голову статуи. Ему захотелось встать и уйти из галереи.
Он не ушел. Все последующие дни он удар за ударом снимал камень с чего-то непостижимого, но живого.
А когда закончил работу - оставалось только открепить ступни статуи от каменного подстава, - перед ним оказалась девушка: прекрасная, холодная, но живая.
Все в ней было прекрасным: руки, плечи, шея, одеяние из упругого шелка. Веки, казалось, случайно закрытые, - теплые, вот-вот раскроются, и это больше всего поразило Владимира. Тело холодное, твердое, не чувствовалось дыхания, биения сердца, но веки - теплее, вот-вот раскроются. Может быть, у нее глубокий сон? Разбудить ее?..
– Кто ты?
– спросил негромко Владимир.
В ответ - молчание.
– Отзовись!
Наверно, спрашивать было не время.
Жил Владимир здесь же, в стеклянной клетке: стол, два табурета, кровать в углу. Обедал в другой половине дома с молчаливой хозяйкой, матерью Тамалы. Других знакомств у него в поселке не было. Вересный не отлучался из городка - до затмения оставались считанные часы. Тамала приедет после затмения, ей интересно взглянуть на солнце через астрономическую трубу. В последний приезд она предлагала Владимиру ехать с ней: "Поглядим - вместе". Владимир отказался из-за работы над статуей. Тамала закоптила ему стекло и уехала. Владимиру не с кем было поговорить. Даже если бы он захотел поговорить - никто из астрономов не оторвался бы от работы, момента, которого ученые ждут годами.
Владимир был предоставлен себе.
Статуя лицом стояла к двери. Дверь Владимир не закрывал ни днем ни ночью. Четыре ступени из галереи вели в сад. Ступени были пологими, Владимир перешагивал их через одну.
Девушка спала. Камень, от которого ее освободил Владимир, не вынесен из галереи - Владимир собрал его у ног статуи в груду. Камень надо будет исследовать. Не это, однако, заботит его сейчас. Владимир полон тревоги и ожидания. Статуя проснется. Не будет же она вечно спящей!