Танцовщица для небесного бога

Лакомка Ната

— Я бы ни за что не осмелилась… — Хема смотрела на Анджали, как на богиню, но пойти с ней не предложила. Как и Ревати.

— Ничего страшного, — небрежно сказала Анджали, доставая черное покрывало и уже привычно закутываясь. — Подай мне вон ту большую чашку, Хема. И если вдруг кто-то из наставниц решит нас проведать, придумайте что-нибудь, чтобы не вызвать подозрений.

Ночная Тринака была похожа на затаившегося зверя.

Так, по крайней мере, казалось Анджали.

Она кралась по улицам города, настороженно замирая при каждом шорохе и прижимаясь к стенам, но на пути ко дворцу Читрасены никого не встретила. Даже небо сегодня ночью было

затянуто тучами — как раз в помощь вору, вздумавшему обокрасть царя.

Сад был огорожен частой металлической решеткой — на ней причудливым узором сплетались диковинные цветы и листья. Анджали готова была перелезть через решетку, но обнаружила, что сад был открыт. Ворота не заперли на ночь, и даже створки были прикрыты неплотно. Это позабавило девушку: вот так закрытый сад! стоило хозяину покинуть дом, и слуги обленились настолько, что забыли запереть двери! Приободрившись от подобной удачи, Анджали проскользнула между створками ворот.

Кусты басми росли недалеко от входа, и девушке не пришлось долго искать. Пушистые зеленые ветки с листьями-иголками давали приют бессчетному полчищу муравьев, и эти маленькие свирепые воины сразу набросились на Анджали, покусившуюся на их владения.

Почесываясь от укусов, Анджали торопливо срывала ягоду за ягодой. Они пахли сладковато и иногда лопались в пальцах, пачкая ей руки густым липким соком.

Она почти успела наполнить чашку, когда поблизости раздались тихие голоса. Кто-то неспешно прогуливался по дорожкам сада. Забыв про муравьев, Анджали забралась в самую середину зарослей и затаилась.

Совсем рядом прошли двое. Сквозь листву Анджали разглядела высокий мужской силуэт, а потом почувствовала запах благовоний и услышала звон ножных браслетов — с мужчиной была женщина.

Зашуршали ветки — кто-то сорвал ягоду с куста, в котором скрывалась Анджали.

— Это ягоды басми, — сказала женщина. — Они горькие, как слезы. Знаешь легенду о них?

— Знаю, — ответил мужчина. — Не повторяйся.

— А я все равно расскажу ее тебе снова, — сказала женщина, и голос ее грустно зазвенел.

Они остановились на тропинке, возле самых кустов и напротив приоткрытых ворот, и женщина заговорила:

— Была апсара Басми, красивая и белая, как эти ягоды, когда они только наливаются соком. Она полюбила Господина-который-живет-под-землей, а он не обращал на нее внимания, потому что для него существовала лишь госпожа Бхайрави. Басми таяла и сохла от неутоленной страсти, и, не встретив взаимности, умерла. После смерти она родилась вот этим самым кустом, и на нем выросли белые ягоды. Но и став растением Басми продолжала любить Господина-из-под-земли, и куст начал сохнуть и вянуть. Никакая вода не могла вернуть его к жизни — ни родниковая, ни вода от растопленного льда. Тогда Господин сжалился, рассек ножом руку и полил Басми своей кровью. Куст обрел бессмертие — теперь он вечнозеленый, а его ягоды, окропленные кровью, навечно стали красными. Это потому, что Господин может утолить жажду несчастной любви. Только почему он не желает помочь мне?

Мужчина не ответил, и женщина тяжело вздохнула.

— Снова молчишь, — сказала она печально. — А ведь знаешь, как ранит твое молчание. Но мне пора, восходит луна, я не переношу ее света. Ты пойдешь со мной?

Анджали не слышала ответа и шагов, но внезапно женщина исчезла, и мужчина остался один. Луна и в самом деле выкатилась на небосвод, выглянув в просвет между тучами, и мужчина отступил на шаг, встав в тень деревьев.

Он поднял голову

к небу и смотрел на луну, глубоко задумавшись.

Простояв в зарослях четверть часа, и будучи жестоко искусана муравьями, Анджали вознегодовала. Мужчина продолжал стоять между ней и воротами, и не собирался уходить. Анджали умирала от нетерпения и страха: на что он там уставился? Луну, что ли, не видел?!

Водяные часы на площади пробили дважды. Но их звон не произвел на мужчину впечатления. Казалось, он окаменел и превратился в статую, здесь, у самого выхода. Анджали почесала коленку, призвав себя к терпению. Поспешность могла навредить, она это прекрасно понимала. Только душа ее — порывистая, горячая, не желала сидеть здесь до утра и дожидаться, когда поймают с ворованными ягодами.

Простояв еще сколько-то, она решилась.

Утвердила чашку на бедре и пошла прямиком к воротам.

Заслышав шум шагов, мужчина оглянулся.

— Приветствую вас, господин, — сказала Анджали, низко кланяясь, чтобы он не разглядел ее лица. — Разрешите вас обойти, госпожа просила побыстрее принести ягоды.

Хитрость ее удалась, и мужчина посторонился, дав дорогу и не задавая никаких вопросов.

С безумно колотящимся сердцем Анджали миновала ворота, свернула сначала ко дворцу, а потом, когда ее невозможно было видеть из сада, круто развернулась и помчалась к школе апсар настолько быстро, насколько позволяла больная нога.

Когда она, запыхавшаяся, с растрепавшимися волосами, ворвалась в хижину, где ждали Ревати и Хема, подруги не сразу узнали ее и испуганно вскочили. Они не ложились и не гасили светильника, спрятав его под щербатую глиняную чашку.

— Хвала богам! — воскликнула Хема, увидев чашку с ягодам, которую Анджали гордо показала, сорвав платок.

— Благодарю тебя, благодарю, — забормотала Ревати, опять заливаясь слезами.

— Я же сказала, что все будет хорошо, — покровительственно обняла ее за плечи Анджали. — Ешь сколько хочешь, надо будет — я раздобуду еще.

Они с Хемой сели на пятки и смотрели, как Ревати ест ягоду за ягодой. Ест медленно, словно священнодействует перед алтарем. Она съела десять ягод, а остальное припрятала на завтра. Подруги улеглись спать, сдвинув постели, и тесно прижавшись друг к другу. Анджали лежала посредине, обнимая одной рукой Хему, а другой рукой поглаживая Ревати по плечу. Объевшаяся после голодовки, Ревати уснула сразу же. Потом задремала и Хема, и только Анджали не могла уснуть. Тревога наполнила ее сердце и мешала спокойствию. Было ли причиной этой тревоги несчастье, свалившееся на Ревати, или боль в ноге, или угрызения совести за совершенное воровство, или все вместе отягчило карму — Анджали не могла сказать. Но на душе у нее было тяжело, как никогда раньше. Может, все дело было в наглеце Коилхарне, который за цветочной покорностью прятал змеиную сущность, и в той женщине, что рассказывала печальную историю об апсаре Басми.

Вспомнив о ней, Анджали вознегодовала еще больше, чем на Коилхарну. Почему женщина вынуждена молить о любви, а мужчине стоит только пожелать — и к его услугам любая? Разве это справедливо? Почему одним достается все, а другие вынуждены довольствоваться крохами?

Но в подобные мысли, которые очень походили на бунт против богов, монотонно и назойливо врывался голос наставницы Мекхи: «Апсара должна быть покорна, и счастлива своей покорностью. Даря наслаждение, мы не должны испытывать его сами, потому что женщина, которая испытывает наслаждение от мужчины, становится его рабыней».