Танцуя в огне
Шрифт:
Предупредить заранее, спросить, можно ли сегодня — это были бы правильные шаги. Но она уже приехала, минералку купила, которую четыре года назад всегда пил на тренировках Антон — чисто символически, потому как не знала, что ему привезти, а еще — боясь показаться навязчивой. Неужели уезжать обратно?
Он может сказать Гуле совершенно справедливо: «Приходи через неделю, как сказала моя бабушка. Сегодня я тебя не звал».
Ей нужно увидеть Тошу именно сегодня, чтобы успокоиться. И извиниться.
Гуля готова была услышать,
Она стукнула по двери раз, другой. Не выдержав, открыла дверь, заглянула в палату.
Комната была небольшой, очень светлой и уютной. Кровать, стул, тумбочка, холодильник, телевизор напротив кровати на подставке.
Задержав дыхание, Гуля шагнула в палату и прикрыла за собой дверь.
Антон никак не отреагировал на ее приход, даже головы не повернул. Подойдя ближе, Гуля поняла, почему: он слушал музыку в наушниках, закрыв глаза.
Она, остановившись напротив кровати Антона, всмотрелась в его изменившееся лицо, измученное и печальное. Черты лица стали острее и жестче; он был небрит, и хотя трехдневная щетина на подбородке даже шла ему, Гуля никогда не видела Тошу небритым. Для него это было несвойственно.
Гуля не стала дотрагиваться до Антона. Подвинув стул и поставив бутылку на подоконник, села у окна. Оперлась щекой о кулак, смотрела на неподвижно лежащего Тошку и была готова была плакать навзрыд от безысходности и сострадания: настолько странно было видеть Антона, лежащего на больничной койке. Он был весь — движение, весь — танец, весь — свобода! А теперь лежит на постели, прикрытый беленькой простынкой…
Антон пошевелился, открыл глаза. Увидев Гулю, посмотрел на нее с недоумением. Он явно не ожидал ее здесь увидеть.
— Антон, привет… — Гуля, встав со стула, не спеша подходила к кровати Антона. Недоумение на его лице тут же сменилось замкнутостью и отчужденностью.
— Привет, — ответил Антон и, вытащив из ушей наушники, отвернулся. Уставился в стену, закусив нижнюю губу.
Сердце Гули обливалось кровью. Кому, как не ей, представлять, чего он лишился! Танцы и огонь были его жизнью, его любовью, его страстью — его всем. И в одну секунду это потерять…
Гуля приблизилась к его кровати, присела на краешек. Наверно, такое было наглостью с ее стороны — прийти сюда без приглашения. Антон рассматривал стену, после — простыню, прикрывающую его тело, и не поднимал на Гулю глаз. Полное, совершенное отчуждение.
— Как дела? — аккуратно спросила Гуля.
— Нормально. Как видишь, — сказал Антон без выражения. Он был не здесь — в своих мыслях. И последние были далеко не веселыми.
Гуля не знала, как утешить Антона, что говорить дальше.
— Я надеюсь, это ненадолго? Когда вернешься? Без тебя, Антон, без твоего «Фристайла»…
— Перестань, Гуля! Ты типа хочешь меня поддержать? Ты поддержала. Спасибо, что пришла. Свободна. Дверь сама знаешь где, — Антон смотрел в окно. Гуля вгляделось
Слишком долго она завидовала Антону, обижалась, злилась на него. Конкурент повержен, сошел с дистанции, ему тяжело и плохо… Тот человек, который обидел ее, причинил боль, теперь страдает.
Надо было радоваться. Только Гуля чувствовала его боль как свою. И ничего приятного здесь для нее не было и быть не могло.
— Это моя бабушка тебя попросила навестить меня? — Антон все-таки нарушил молчание. Скользнув по Гуле ничего не выражающим взглядом, вновь опустил взгляд на простыню, — никому, кроме своих, не афишировал, что так вышло. Думал, за недельку приду в себя, оклемаюсь… Я сегодня не в лучшей моральной форме, так что не особо хочется принимать гостей. И я сейчас не самый замечательный собеседник, Гуль, — Антон оставался собой: сильным духом человеком, привыкшим к трудностям и научившимся преодолевать их, никого не осуждая.
Боль выворачивала Гулю изнутри. Слезы выступили на глазах, и Гуля заморгала часто-часто: если Антон их увидит, они обидят его. Жалость всегда унижает таких, как Тошка.
— Она мне позвонила, да. Сказала, чтобы я когда-нибудь навестила тебя. Я пришла сразу же. Что значит — «когда-нибудь навестить»? — возмутилась Гуля.
— Ясно. Спасибо, Гуль, — и вновь молчание.
Гуле хотелось сказать ему так много! Только нужных слов не находилось. Как сказать, что она его любит? Выпалить сию секунду? «Антон, я давно тебе хочу сказать, что тебя люблю, и мне все равно, что у тебя с ногой!» Глупо. Она бы сама в жизни не поверила, если бы ей так сказали.
— Как это произошло? — тихо спросила Гуля.
Антон хмыкнул, немного оживившись:
— Не поверишь. Не на выступлении и не на трюке! На тренировке у меня в танцевальном центре. Объяснял начинашкам легкий прыжок из модерна. И вот — дообъяснялся. Прыгнул неудачно. Вдвойне обидно… Я бы понял, если бы сложный трюк. А здесь — на ровном месте…
Гуля сочувственно покачала головой, хотела дотронуться участливо до Антошкиной руки. Вовремя спохватилась, отдернула уже было протянувшуюся к его руке свою ладонь. Вдруг не так поймет?
— Ничего, Тош, все же будет нормально, правда? Ты скоро опять будешь танцевать. Ничего, немного подлечишься, опять в огонь…
Болезненная гримаса на лице Антона заставила Гулю умолкнуть и проклясть себя за то, что начала говорить дурацкие общие фразы, всегда тягостные для людей, которым их говорят. Гуля будто со стороны услышала в них скрытое злорадство и ужаснулась себе. Иногда действительно лучше жевать, чем говорить. Или стоит просто молчать.
— Я не знаю, Гуля, когда вернусь. Мне ничего не обещали врачи. Ничего. Либо повезет, либо я так и останусь хромым на всю жизнь. Или еще чего хуже. Так что в ближайшее время я не вернусь. Ни в танцы, ни в огонь. Никуда…