Танцующая для дракона
Шрифт:
— Что это?! — взвыл Наррз. — Ты меня еще и обокрала?!
Бросился было к нам, но хаальварн преградил ему путь мечом.
— Там моя собственность…
— На этих землях все собственность Витхара Даармахского, человек. Не забывайся!
Наррз побледнел (в свете по-летнему удаленных лун это было видно еще лучше), и отшатнулся.
— Прошу прощения, местар.
Хаальварн не удостоил его ни ответом, ни взглядом, только кивнул мне в сторону лагеря.
— Позвольте, я заберу виаренка, — попросила я.
Он покачал головой, вытряхнул Дири из мешка и, успокоив приказом, подхватил
— Прости, — еле слышно пробормотал Сарр, когда я подошла. — Я… попался.
Веснушки на его лице сейчас выделялись особенно ярко, и от этого сжалось сердце. Какой же он еще мальчишка.
— Ничего страшного, — улыбнулась. — Мы сделали все, что могли.
Как же мне сейчас хотелось притянуть его к себе или хотя бы взять за руку, но… нельзя. В нашем мире он уже мужчина, для него это унизительно. Унизительно, если женщина посмеет коснуться его первой на глазах у хаальварнов, и тем более унизительно, если начнет утешать.
Успела заметить удовлетворенную улыбку на лице Наррза, и отвернулась. Чем ближе мы подходили к лагерю, тем напряженнее становилась царящая в нем тишина. Разом стихли все звуки, сборы прекратились — это было заметно даже издалека. Тишину нарушало лишь наше дыхание, вмиг ставшее очень громким, сильный шаг хаальварнов и звон кольчужных рубах, которые воины не снимали даже в мирных походах. Черное с бронзой, цвета Даармарха.
Я старалась смотреть прямо перед собой и не думать о том, что нам предстоит. Тем более что думать все равно особо не получалось: мысли разбегались еще до того, как я увидела фигуру Даармахского у центрального костра лагеря. Сопровождающие правителя хаальварны (их было не менее десятка) расположились за его спиной полукругом. Актеры столпились чуть поодаль, по другую сторону, непонимающе переглядываясь.
Только когда заметили меня и Сарра, по рядам пронесся едва различимый вздох.
Взгляд Даармархского вонзился в меня, и я сжала пальцы так, что ногти впились в ладони. Только не опустить голову, только не сжаться, пусть даже очень хочется. Нельзя показывать свои чувства. Нельзя…
Нельзя.
Мы приблизились вплотную, теперь нас разделял только костер. Пламя плясало на песке, взмывая в воздух и придавая лицу иртхана странную, пугающую привлекательность. Этот взгляд: темный, как сама ночь, словно огненной удавкой обернулся на шее. Я почувствовала, что мне нечем дышать, и что таэрран разгорается еще ярче, хотя давно привыкла не обращать внимание на его жар. Всей кожей ощущала волнение за спиной, чувствовала, как рядом, едва сдерживаясь, замер брат.
«Молчи, — подумала я, — заклинаю тебя. Молчи, Сарр».
Одного взгляда на него хватило, чтобы он понял: пальцы, сжатые в кулаки, дрогнули и расслабились. Только ноздри едва уловимо раздувались, выдавая ярость и напряжение.
— Ты ослушалась моего приказа, девочка.
Голос Даармархского: сильный и яростный, прокатился надо всеми, вжимая в землю.
— Я всего лишь желала сохранить свободу, — произнесла я.
— Твоя свобода отныне принадлежит мне. И не тебе ею распоряжаться. — Он перевел взгляд на брата. — Подойди.
Я почувствовала, как позвоночник охватывает огненный вихрь. Несмотря на запертый огонь, несмотря на то, что пламя внутри
— Нет! — вырвалось у меня. — Это я предложила побег, я хотела увести его из лагеря, я…
— Ты действительно совершила ошибку, — иртхан даже на меня не взглянул, — и за нее ответишь сполна.
Как во сне я смотрела на побледневшего еще сильнее Сарра. Он решительно направился к Даармархскому и остановился в двух шагах от него.
— Ты готов ответить за поступок своей сестры? — удивительно холодный голос для мужчины, в котором живет сокрушительное пламя.
— Готов, — спокойно ответил Сарр. Только плотно сжатые губы выдавали его напряжение.
— Преклони колени.
Нет. Нет. Нет-нет-нет, пожалуйста, нет.
Даармархский определенно знал, что делает, когда говорил, что за свою ошибку я отвечу сполна. Сердце колотилось как сумасшедшее, когда я бросилась к нему, закрывая Сарра собой.
— Пожалуйста, — прошептала, с трудом сдерживая охватившие меня чувства, глядя ему в глаза. — Пожалуйста, я приму любое наказание…
— Ты еще не поняла? — произнес Даармархский. — Это твое наказание, девочка. Будешь препираться — сделаешь только хуже. Отойди.
— Отойди, Теа, — глухим эхом отозвался из-за спины Сарр. — Пожалуйста. Отойди.
Именно это и отрезвило.
Медленно, чувствуя странную дрожь во всем теле, я отступила. Сарр оглянулся на меня, а потом опустился на колени, и у меня потемнело перед глазами. Ноги стали слабыми, тело тяжелым, особенно когда с пальцев Даармарского сорвался огонь, впиваясь в шею моего брата пламенной вязью таэрран. На миг в памяти вспыхнула совсем другая картина: помост на площади, где мы частенько прогуливались с мамой перед сном. Залитые ослепительным дневным светом камни и многоликая толпа в противовес закатному солнцу и уютной тишине. Я поднималась по ступенькам, где на переносном троне меня уже дожидался Горрхат.
Несколько шагов, резкий тычок в спину — и я падаю к его ногам. Падаю на колени, потому что руки связаны за спиной, вывернуты до боли, и это большее, на что меня хватает. Ненавистное лицо оказывается близко, толпа ревет, а с губ Горрхата срывается шипение:
— Не захотела стать женой — будешь моей подстилкой, Теарин. Пока не надоешь…
Пламя предателя впивается в кожу, плавит дыхание, запирая бушующий внутри огонь. Я чувствую, как в груди затихают отголоски родной силы, силы, ставшей моей сутью пять лет назад. Таэрран уже охватил шею, но с губ все равно срывается рычание, я бросаюсь вперед и впиваюсь в волосатую ладонь зубами. Кожа рвется, во рту солоно, вопль Горрхата оглашает площадь, а следом за ним — чей-то крик из толпы:
— На плаху этого урода!
За спиной поднимается шум. Пощечина обжигает щеку и выбивает искры из глаз, я падаю на спину, выплевываю кусок мяса и кожи. Кровь течет по его руке, заливая белые с золотом одежды правителя Ильерры, которые ему не принадлежат.
— Ты сгниешь заживо, дрянь! — шипит Горрхат, прижимая пострадавшую руку к груди.
Хаальварны, некогда присягавшие на верность моему отцу, утихомиривают взбесившуюся толпу, а я смотрю в бескрайнее, раскинувшееся надо мной небо.