Танцующая с Ауте. Трилогия
Шрифт:
Я совершала одну непоправимую глупость за другой, а потом выла на луну, на звезды и солнце, отчаянно жалея себя, любимую. И не делала ничего, чтобы обуздать собственную рвущуюся из оков слепую неуемную дурость. А после того первого, чудовищного раза, закончившегося танцем туауте и порабощением Оливула, я стала еще и избегать даже самых незначительных решений, если они касались моей собственной судьбы. Любым способом. Любой ценой. Пусть кто-нибудь заставит. Уговорит. Обманет. Только не взваливать на себя груз чудовищных последствий, которые следуют за ошибками такого масштаба.
Говорят, от
Если ты боишься ответственности больше, чем смерти, о каком самоконтроле может идти речь?
Итак, Нефрит арр Вуэйн, голос и совесть многоцветной богини сказали свое слово. Я не ступлю в мир живых, если не приму решение. Сама. Понимая всю меру ответственности и соглашаясь ее нести.
Я не ступлю в мир живых, если не… повзрослею?
Шелуха и оправдания, попытки свалить все на других были отброшены. Мы снова вернулись к вопросу. Ты хочешь жить, Антея? Ты. Сама. Только ты.
Застыла, прекратив танец, вглядываясь в глубину собственной души. И бездна застыла, созвучная и послушная, ожидая решения.
В душе была усталость. Страх. Стыд. Точно ветер в окно – смесь боли, цинизма, наивности. Понимание – да, вновь придется страдать. И скорее всего, вновь придется причинять боль. Калечить. Убивать. Может быть, даже тех, кого люблю.
Но…
В сердце, точно не вылупившаяся еще из куколки бабочка: обещание-способность-вдохновение-порыв. Слабый, не раскрытый еще потенциал. Притягательная, неодолимая потребность творить. Из неясных, непознанных вспышек чистой Ауте создавать новое. Созидать то, чего раньше не было.
Я взвесила потенциал разрушения и потенциал сотворения.
И подумала: какого демона? Все равно ведь сама буду решать, что делать с собственной силой. И с собственными слабостями.
Ладно. Все. Свершилось. Довольны?
Я приняла решение. Точка.
Ну?
Гром не спешил греметь. Бездна не спешила исчезать Никто не явился, чтобы взять меня за ручку и вывести к свету.
Сердце болезненно екнуло: Ауте, неужели слишком поздно?
В слепящей, болезненной панике потянулась вовне и тут же облегченно обвисла: он все еще был жив. Связь, которую Аррек установил между нами, более грубая, более мощная и первозданная, нежели связь вене и риани, говорила, что жизнь еще теплится в теле моего консорта. Однако если не поспешить, дело может кончиться плохо.
Резко расправив крылья, я ринулась вниз. Туда, где слабо, но упрямо мерцала искорка перламутрового сияния.
В мире мертвых нет Вероятностей, которыми мог бы манипулировать дарай. Но он ими все равно манипулировал. Аррек арр Вуэйн висел в позе лотоса, запрокинув напряженное, сосредоточенное лицо. Волосы его, прекрасные черные волосы, были теперь посеребрены, и не инеем, а сединой. Пространство вокруг кривилось от непрерывно создаваемых и тут же пожираемых жаждущей бездной Вероятностных щитов.
Я сглотнула. Нежно втянула его в свой танец, обернула спасительным изменением. Сколько же он пробыл тут? Сколько сопротивлялся наступавшему со всех сторон раз-воплощению?
Подалась поближе, заметив тихое биение сен-образа, разворачивающегося перед его грудью:
НадКонечно, каждый входит в особое состояние сознания по-своему, но Аррек нашел довольно оригинальный способ. Если когда-нибудь в каком-нибудь захудалом мирке ему вздумается стать богом, то это будет бог исцеления, дальних дорог и плохой поэзии.
Прихотливые вихри влекут, Бесполезны мольбы и усилья, И на землю ее не вернут Утомленные белые крылья. И когда я увидел твой взор, Где печальные скрылись зарницы, Я заметил в нем тот же укор, Тот же ужас измученной птицы.Сглотнула. Ладно. Может быть, и не самой плохой поэзии. Не важно.
Протянула руки и нежно, но сильно взяла его за плечи. Тряхнула. Потом сильнее. Пальцы кололо мощью Вероятностных щитов.
– Аррек. Давай, любимый, просыпайся.
Ничего. Мысленно попросив у Ауте немного удачи (Аррек спросонья мог и пришибить ненароком), послала ровный, успокаивающий импульс по нашей новой связи. Ну же, шальной мой, не пугай меня…
Он чуть вздрогнул. Задрожали ресницы. Медленно сформировался в воздухе наполовину сотканный из сна вопросительный сен-образ:
Найдем ли мы путь, живые, туда, где она сейчас?Этот образ я уже видела. Он все еще думал, что идет по той бесконечной адской дороге, сопровождаемый голубоглазой Обрекающей. Тщательно сплела и отправила ему ответ, заставив два образа слиться вместе, засиять и наполниться новыми оттенками значений.
…Но к нам она путь отыщет и, мертвая, встретит нас.Серые глаза резко распахнулись, все еще невидящие. Сильные ладони железной хваткой сомкнулись на моих руках.
– Туорри?
Это было больно. Но не очень. В конце концов, я слишком хорошо знала, чье имя бы прокричала, если бы мне сказали, что «мертвый к вам путь отыщет».
– Нет. – Позволила печальной улыбке окрасить свой голос. – Антея. Прости меня. И просыпайся, наконец. Нам и в самом деле пора отсюда выбираться.
В глазах вдруг появились смысл и воля, руки резко притянули меня к нему. Поцелуй был грубым, но, думаю, сейчас это требовалось нам обоим.
– «Пора отсюда выбираться» – мягко сказано, – хрипло произнес дарай. – Вот только как?