Танцующая с бурей
Шрифт:
– Это был очень смелый поступок, леди.
Уставившись на него, Юкико будто язык поглотила.
Боги, он великолепен…
Самурай снял перчатку и провел большим пальцем по затихшему лезвию, оставляя тонкий красный след на зубчатой стали. Он вытер кровь о свою золотую накидку и вставил катану в украшенные эмалью ножны со звуком, напоминавшим стрекот цикад.
– Если меч обнажили, он должен отведать крови, – глаза его сверкали, как кремовый нефрит. – Я рад, что это была не твоя кровь, дочь лис.
Он поклонился, надел перчатку и встал на свое место. По сигналу хозяйки хора дети снова запели, и вся процессия
Как только свита удалилась, многие из толпы с любопытством разглядывали Юкико, их бормотанье звучало в воздухе, как песня сверчка.
Акихито встал и вытер грязный пот со лба.
– Тысяча чертей, маленькая лисица, ты в своем уме? Да они могли…
– Не сейчас, – Касуми толкнула большого человека. – Давайте просто поднимемся на борт.
– Да, – Ямагата бросил осторожный взгляд на охотников. – Нам давно пора отчалить.
Троица загрузилась в лифт, изъеденные сцепки платформы заскрипели. Ямагата снял гидравлический рычаг с ржавого крюка и выжидающе посмотрел на Масару.
– Главный Охотник, вы с нами?
Юкико не сводила взгляда с отпечатков сапог у ее ног. Она осмелилась посмотреть на отца и увидела ярость в немигающих налитых кровью глазах. Его трясло от гнева, руки были сжаты, и весь он был как натянутая тетива.
– Масару-сама, – нежно прозвучал голос Касуми.
– Мы идем, – прорычал Масару, отводя взгляд и направляясь к лифту.
Юкико последовала за ним, сложив руки и опустив глаза. Она чувствовала взгляд отца на затылке, по спине текла струйка пота.
Она смотрела, как исчезают в дымке золото и шелка процессии сёгуна.
Глупо, глупо, глупо.
7. Сын грома
Даже для близнецов Юкико и Сатору всегда были слишком близки. Кажется, они могли проникать в мысли друг друга, не говоря ни слова. Они любили сидеть вместе по ночам, когда отец был дома, слушать его рассказы под шепот ветра, шевелящего стебли бамбука. Трещали кедровые дрова, и их маленький дом наполнялся добрым румяным теплом.
Мягким, грустным голосом отец рассказывал легенды о демонах ёкай и хэнгэ, великих морских драконах и грозовых тиграх, давно покинувших этот мир. Он рассказывал о богах и рождении Шимы; как великий Бог Идзанаги кончиком своего копья смешал бескрайние океаны, а его жена Идзанами умерла, родив острова, и навсегда покинула своего мужа, скрывшись в Йоми – самом черном круге ада в преисподней. Он рассказывал о героях, о Танцующих с бурей, которые ездили на спине у тигров-грифонов – арашитор – и в те стародавние времена, когда мифические существа ходили по земле и жили земной жизнью. Он рассказывал о великой охоте, о том, как сёгун поручил ему, тете Касуми, дяде Акихито и великому Главному Охотнику Риккимару избавить Шиму от последних черных Ёкая, демонов и монстров старого мира. А Юкико и Сатору сидели у его ног и восхищались, и думали, есть ли в мире другой такой же храбрый отец.
Мать иногда пела им голосом, теплым, как солнце, и тогда отец тоже отрывался от заточки лезвий или изготовления ловушек и смотрел так, словно она была волшебным существом, попавшим в его сети, которое может
Мать улыбалась в ответ на его галантность и целовала его в губы, упрекая за богохульство. Она была Кицунэ из древнего рода, настоящей дочерью лис. Волосы цвета воронова крыла, гладкая кожа, белая, как алебастр, в ее крови жили духи ками из гор Йиши.
Эти духи жили и в крови ее детей.
Впервые Юкико обнаружила их, играя со своим старым гончим псом Буруу у ручья, когда им с братом было по шесть лет. Она смотрела в глаза собаки и чувствовала, как мир расступается у нее под ногами. И вдруг она оказалась внутри пса, могла видеть, слышать и чувствовать, как он, обонять огромное количество запахов: цветы дикой азалии и сакуры, влажная землю, ее собственный свежий пот на коже. Когда они с братом резвились на берегу, она чувствовала простую радость пса от того, что он с ней, что он – ее, а она – его, и он выражал эту радость, виляя хвостом.
Моя стая. Мой мальчик. Моя девочка. Любовь.
Буруу залаял, его язык вывалился из пасти.
Счастье.
Она закрыла глаза и передала ему: она тоже счастлива, она всегда будет любить его. Он подбежал к ней и посмотрел ей в глаза, а затем облизал ей лицо мягким розовым языком. Она засмеялась и перекатилась на спину, Буруу тыкался в нее холодным влажным носом, а она хихикала, обнимая его руками за шею. Она села на траву рядом с Сатору и показала, держа его за руку, как дотронуться до пса мысленно, Буруу лаял и бегал кругами, виляя хвостом от радости, что они могут читать его мысли.
Счастье.
Близнецы смеялись и гладили его по бокам.
Люблю вас. Люблю вас обоих.
Их отец боялся и злился, что боги наделили его детей таким странным даром. Он боялся того, что сделают с ними, если об этом кто-то узнает. Его детей одарили лисы – екай-кины – и даже здесь, на землях Кицунэ, подозрения и страх перед неизвестным усиливались из-за развернутой гильдийцами кампании против «нечистых».
Все остатки мира духов на Шиме необходимо уничтожить – так говорили чистильщики Гильдии. Бог Идзанаги очистил себя от скверны подземного мира, и из вод, в которых он омылся, родилось трое детей: Аматэрасу, Богиня Солнца, Цукиёми, Бог Луны, и Сусано-о, Бог Бурь и Штормов. Станут прекрасны и острова Шима, если их жителей очистить от заражения, от скверны, загрязняющей их общий кровоток. Первичные духи ками и демоны ёкай – суть обитатели потустороннего мира, а не мира людей. Заразу необходимо уничтожить. Усохшую конечность – ампутировать и прижечь благословенным пламенем.
– Нельзя говорить об этом, – убеждал Масару своих детей. – Да, это дар, но его нельзя растрачивать понапрасну или губить в костре фанатиков. Никому не говорите. Даже ветру.
Мать боялась меньше и поощряла их желание учиться, гулять в лесу и слушать мысли птиц и зверей. Близнецы брали с собой Буруу, молча шли, в ожидании Кеннинга – Узнавания. Следовали за слабым трепетом жизни, быстрыми поверхностными мыслями маленьких теплокровных существ, скрывающихся при их приближении. Их становилось все меньше с каждым днем.