Танцующая с лошадьми
Шрифт:
Утреннее заседание прошло хорошо. Ричард опросил семейного доктора, Харрингтон – судебного бухгалтера, опровергнув утверждения мистера Перси о финансовых потерях. Бен был потрясен словами Харрингтона, что, вполне вероятно, договоренности можно будет достигнуть уже на следующий день. Наташа сказала, что рада, прогоняя чувство зависти и потери.
К ним шел Мак, похлопывая себя руками. Волосы от ветра встали дыбом. Глядя на него, она вспомнила о своем помявшемся костюме и несвежей блузке. Ноги болели от ходьбы по городу на высоких каблуках. Если они не найдут Сару в ближайшее время, ей придется купить новую одежду,
– Ничего?
Наташа покачала головой:
– Никто не видел лошади. Но они сказали, вчера вечером работала другая смена. И нам не разрешат посмотреть списки пассажиров – закон об охране информации.
Мак беззвучно выругался.
– И никаких новых известий о кредитной карточке?
– Это ничего не значит. Иногда на обработку данных уходят часы.
У них истощились идеи. При отсутствии четкого плана лихорадка вчерашнего дня сменилась странной меланхолией.
Время тянулось как резина. Они разделились. По очереди ходили или ездили по улицам Дувра или возвращались в номер, продолжая обзванивать гостиницы. Хозяин кондитерской на Касл-стрит божился, что видел девочку на лошади, но больше ничего сказать не мог. Мак впадал во все большее уныние. Останавливал людей на улицах, задавал вопросы владельцам магазинов, работникам на паромах. Ковбой Джон удалился в свой номер, еще раз обзвонил на всякий случай гостиницы, в которые они звонили накануне вечером, и уснул. Наташа связалась с коллегами и объяснила, что сегодня не вернется, потом ходила по сырым улицам Дувра, борясь с отчаянием.
Они договорились встретиться в шесть в пабе на набережной. Наташа хотела поесть в отеле, но Джон сказал, что если он останется еще хоть минуту в этой стерильной чертовой дыре, то сойдет с ума. Паб избежал причуд моды, пах пивом и застоявшимся сигаретным дымом. Джон сел и расслабился.
– Так-то лучше, – повторял он, похлопывая истертые велюровые сиденья, словно наконец оказался дома.
Когда мужчины отправились к барной стойке, Наташа набрала номер. Села, прикрыла ладонью другое ухо, чтобы не мешал телевизор над головой, объявлявший спортивные результаты.
Он ответил только после восьмого гудка. Возможно, видел, кто звонит, и не мог решить, брать трубку или нет.
– Конор?
– Да.
– Просто хотела узнать, как ты.
– Ты нашла ее?
– Нет.
– Где ты?
– В Дувре. Она точно где-то здесь, но найти ее не можем.
Наташа тут же пожалела, что сказала «мы».
– Понятно.
Долгая пауза. Краем глаза Наташа видела, как за ее спиной Мак болтал с барменшей – возможно, объяснял, что они с Джоном здесь делают. Девушка подняла брови и покачала головой. Наташа так часто видела этот жест за последние двадцать четыре часа, что и без слов было все понятно.
– Конор?
– Да.
– Послушай… – Наташа запустила пальцы в волосы. – Я просто хотела убедиться, что между нами все в порядке. Прости, что мне пришлось так срочно уехать.
– Хотела убедиться, что между нами все в порядке? – не сразу ответил он.
– Прости, что я бросила свои дела, но пойми, я не могла взвалить все на Мака.
Она слышала, как он дышит, даже несмотря на телевизор.
– Ты ничего не поняла, Дока, да?
– Я объяснила тебе, что касается работы. Слышала, Харрингтон сегодня в суде был великолепен. Мое отсутствие…
– Не
– Чего не понимаю?
– Ни разу, Наташа, ты не попросила. Ни разу тебе не пришло в голову попросить меня о помощи, когда ты была готова ради нее бросить всю свою жизнь псу под хвост.
– Что?
– Тебе даже в голову не пришло попросить меня помочь. О чем это говорит?
Мак и девушка за стойкой теперь смеялись.
– Думала, ты не… Учитывая то, что…
– Нет. Тебе в голову не пришло попросить. Не знаю, что между тобой и Маком происходит, но я не хочу иметь дело с человеком, который не способен честно признаться даже себе в своих чувствах.
– Это несправедливо. Я…
Но он уже повесил трубку.
Сара крутила кусок хлеба над головой, не обращая внимания на то, что ее громкий голос и английский язык привлекли внимание французов, ужинавших за соседними столиками.
– Это как братство, знаете. У них черные фуражки и черная униформа…
– Так и знал, модные штучки, – подшучивал Том, но Сара пропустила шутку мимо ушей.
– Они могут заставить лошадь сделать все что угодно. Перепрыгнуть через стул в фут шириной. Вы представляете, как трудно перепрыгнуть через стул?
– Могу представить.
– Пап'a всегда говорил, что, когда попал в Кадр-Нуар, он впервые в жизни почувствовал, что его понимают. Словно лишь несколько человек в мире говорили на одном с ним языке, и все они жили в этом месте.
– Мне знакомо это чувство.
– Но они много работали. Он начинал выездку в шесть утра и работал весь день с разными лошадьми над разными фигурами. Некоторые были на уровне basse 'ecole, то есть базовом, некоторые на высоком уровне, haute 'ecole. Все лошади специализировались на разных фигурах. У него был любимый конь, который специализировался на каприоли. Вы знаете, что это такое?
– Нет.
Она фыркнула:
– Это одна из самых трудных фигур, которую может выполнить лошадь, если ее попросить. Она зародилась как боевой прием несколько тысяч лет назад. Лошадь подпрыгивает, отталкиваясь задними ногами, и зависает в воздухе, выпрямив ноги. Я часто думала, каково это – быть на поле битвы; собираешься поразить соперника, и вдруг его лошадь – раз, прыгает и улетает! – Сара показала, как лошадь отталкивается копытами задних ног.
– Страшновато.
– Должно быть, работало, если они сохраняют эту фигуру столько лет.
Сара настояла, что заплатит сама. Ему было неловко, что за ужин платят украденной кредитной карточкой, но Сара уверила его, что вернет все до копейки, когда Пап'a поправится, и он ей поверил. Саре нельзя было не поверить.
Когда они прибыли во Францию и поехали по autoroute [47] , Сара становилась все более и более оживленной. В этой разговорчивой, уверенной в себе девочке было не узнать молчаливого подозрительного подростка, каким она была накануне вечером.
47
Скоростное шоссе (фр.).