Танцующая с лошадьми
Шрифт:
Анри быстро понял, что мистер Джекобс не любит перемен. Сам факт, что его дочь вышла замуж за француза, он относил к категории «нежелательное».
– А я думаю, это здорово, – отважилась сказать Флоренс.
Анри удивился: она редко высказывала мнение, которое отличалось от точки зрения отца.
– Это романтично, – добавила она, аккуратно отрезая кусочек курицы. – Приятно думать, что кто-то там наверху, среди мерцающих звезд, смотрит на нас.
Она улыбнулась загадочно. Ее мать смотрела на них и тоже улыбалась.
– Анри, Флоренс хотела вам кое-что сообщить, – произнесла она,
– Что?
– Я не хотела раскрывать секрет, но не удержалась. Сказала маме. Скоро у нас за столом появится прибавление.
– Почему? – спросил мистер Джекобс, отрываясь от газеты. – Кто придет?
Флоренс с матерью прыснули со смеху.
– Никто не придет, папа. Я… я… в положении… – Она сжала руку Анри под столом. – У нас будет ребенок.
Кто поймет этих французов, сказала миссис Джекобс впоследствии мужу, когда молодые ушли в свою комнату. Она слышала, конечно, что французы тонкие натуры, но никогда не видела столь потрясенного человека.
Анри встретил почтальона на лестничной площадке, когда выходил из квартиры. Варжюс, верный своему характеру, ответил на той же неделе. Анри разорвал конверт и с невозмутимым видом прочитал написанные в спешке строки.
Le Grand Dieu – хороший человек, понимающий. Думаю, если ты повинишься, он может тебя простить. Самое главное, он знает, что ты наездник! С нетерпением жду твоего возвращения, мой друг.
– Хорошие новости, приятель? – Почтальон засунул сложенный журнал в почтовый ящик с цифрой сорок семь.
Анри скатал записку в шарик и сунул в карман:
– Простите. Я не говорю по-английски.
«Два пути», – сказал Le Grand Dieu. Почему он не предупредил его, что очень скоро они превратятся в один?
Анри открыл входную дверь и вошел в узкую прихожую. В квартире стоял одуряющий запах переваренной капусты. Он закрыл глаза, представляя, какая гадость его ждет на ужин. Услышал какой-то странный звук и остановился. Из гостиной, обклеенной обоями с выпуклым рисунком, раздавались громкие рыдания.
Дверь открылась, и из кухни появилась Флоренс. Она миновала коридор, подошла к нему и поцеловала.
– В чем дело? – спросил он, надеясь, что она не почувствует запаха алкоголя.
– Я им сказала, что после рождения ребенка мы уедем во Францию.
У нее был спокойный голос, руки аккуратно сложены на животе. При слове «Франция» рыдания усилились.
Анри непонимающе смотрел на жену.
– Я давно об этом думала. – Она взяла его за руки. – Ты дал мне все – все! – Она посмотрела на свой живот. – Но сам ты несчастлив здесь. Тебе слишком тяжело среди узколобых людей, и к лошадям в Англии другое отношение, и все такое. Поэтому я сказала маме с папой, что, как только мы оправимся после родов, ты увезешь меня туда. Как видишь, мама приняла все это слишком близко к сердцу. – Она всматривалась в его лицо. – В Кадр-Нуар тебя возьмут обратно, дорогой? Уверена, как только я освоюсь, смогу создать уют для тебя в маленьком домике. Выучу французский. Буду воспитывать ребенка. Что скажешь? – Обескураженная его молчанием, она начала теребить манжет. –
Смелая, красивая англичанка. Анри был тронут до глубины души. Он ее недостоин. Она даже не представляет, как близок он был… Он подошел к ней и спрятал лицо в ее волосах.
– Спасибо, – прошептал он. – Ты не представляешь, что это для меня значит. Я обеспечу нам лучшее будущее… нам и нашему ребенку.
– Я знаю, – сказала она тихо. – Анри, я хочу, чтобы ты снова летал.
Уже на подходе к домику Анри услышал детский плач. Пронзительный вопль заполнил тихую улицу. Он знал, что увидит, даже не входя в комнату.
Она склонилась над кроваткой, шептала успокаивающие слова, поглаживала младенца. Анри подошел ближе, она обернулась. Бледное лицо и усталые глаза выдавали долгие часы, проведенные в тревоге.
– Давно она плачет?
– Нет, не очень. – Флоренс выпрямилась и посторонилась. – После того, как мама ушла.
– Почему тогда?..
– Знаешь, я боюсь брать ее на руки, когда тебя нет. Руки совсем не действуют. Чашку уронила сегодня днем и…
Он стиснул зубы:
– Дорогая, с руками у тебя все в порядке. Так доктор сказал. Тебе не хватает уверенности в себе.
Он взял Симон из кроватки и прижал к груди. Она сразу успокоилась. Маленький ротик открывался и закрывался – она искала грудь. Флоренс села на стул в углу, протянула руки и сомкнула их вокруг ребенка, только когда он был в безопасности у нее на коленях.
Пока она кормила дочку, Анри стянул сапоги и аккуратно поставил у порога. Снял куртку и водрузил чайник на плиту. Он наконец нашел работу на железной дороге. Не самую плохую. Теперь, когда он знал, что это временно, все казалось не таким уж плохим. Они молчали. Тишину в комнате нарушало только жадное чмоканье младенца и шум редких машин за окном.
– Выходила сегодня?
– Хотела… Но, как я уже сказала, боюсь брать ее на руки.
– Родители купили нам коляску. Могла бы положить ее туда.
– Прости.
– Не за что извиняться.
– Но мне правда жаль.
– И напрасно. Если бы ты все не усложняла. Если бы меньше тревожилась о ребенке, прекратила бы нелепые жалобы на то, что у тебя якобы не действуют руки, на воображаемые головокружения.
– Нервы, – сказал врач, когда через несколько недель после рождения Симон Флоренс начала жаловаться, что ее тело работает не так, как положено.
Иногда такое случается с только что родившими женщинами, объяснил врач Анри и матери Флоренс после осмотра, когда они стояли в узком коридоре. Им видятся ужасы и опасности там, где их нет. У некоторых случаются даже галлюцинации.
– По крайней мере, она привязалась к ребенку, – заметил он. – Какое-то время нужна помощь бабушки. Пока она не привыкнет к материнству.
Что мог сказать Анри? Он только согласно кивнул, поражаясь тому, что они не видят, как каждый атом его души и тела стремится в сторону Ла-Манша.