Танцующая саламандра

Ольховская Анна Николаевна

— А ты хотел бы жить в таком доме?

— Совру, если скажу «нет».

— Тогда у меня к тебе деловое предложение. Только отнесись к нему правильно и обещай подумать.

Ого, кажется, господин депутат сразу берет быка за рога.

Павел сел на кровать:

— Я весь внимание.

Ламин пару мгновений молчал, рассматривая собеседника и постукивая пальцами по столу. Затем заговорил:

— В общем, так. Я предлагаю тебе стать моим зятем.

Он замолчал, ожидая реакции на свои слова. Но никакой реакции не последовало, Павел с прежним спокойным

вниманием смотрел на Ламина.

— Вижу, ты не особо удивлен. Или удачно скрываешь эмоции. Ну что же, я продолжу. Я понимаю, что моя дочь, она… Она не может привлечь мужского внимания, даже среди нашего народа. Но тебе ведь все наши девушки кажутся пока редкими страшилищами, не так ли?

Павел не ответил.

— Сам знаю, что так, — усмехнулся Ламин. — А вот ты, наоборот, для наших дам — просто принц из сказки. И, разумеется, для моей Ксении тоже. Сесилия вчера сказала правду — наша дочь и вправду влюблена в тебя и мучается от этого. Она умна и все прекрасно понимает. Понимает безнадежность своих чувств, на которые никогда не будет ответа…

— Аскольд Викторович, — слегка поморщился Павел. — Вас куда-то не туда занесло. Вы ведь не о чувствах пришли поговорить, речь шла о деловом предложении?

— Да, прости, я отвлекся. Все-таки дочь, сам понимаешь, хочется счастья для девочки, она с детства страдает из-за своей внешности. Вот я и хочу ее порадовать, можно сказать, купить ей счастье.

— Купить?

— Именно. Если ты станешь моим зятем, ты будешь жить в нашем доме, я устрою мощную пиар-поддержку для твоей раскрутки в мире людей, сначала станешь моим помощником в Думе, а это уже — куча привилегий. А потом и собственно депутатом, я устрою. И вместе мы поможем нашему народу выйти из подземелий. Но самое главное — если у вас с Ксенией получится произвести на свет потомство, ты представляешь, насколько сильными в плане экстрасенсорных способностей будут ваши дети?!

— А почему они должны быть как-то по-особенному сильными?

— Отлично! — оживленно облизнул раздвоенным языком губы Ламин.

— Что в моем вопросе вызвало такой восторг?

— Не в самом вопросе, а в том, что ты задал его по сути дела, совершенно спокойно восприняв мои слова о потомстве.

— Ну и что тут особенного? Если предполагается брак, то предполагаются и дети в нем, разве не так?

— Так, все так! — Ламин вскочил со стула и заметался по комнатушке, вызвав у Павла своим мельтешением легкое головокружение. — Это само собой! Но я думал… понимаешь… что сама мысль о, гм, физическом контакте с Ксенией…

— Я понял, — оборвал шепеляво мямлящего депутата Павел. — Не скажу, что воспринимаю такую перспективу с восторгом, но я попробую. В конце концов, есть ведь медикаментозная помощь в подобных случаях. А Ксения мне симпатична в плане общения.

— Так это замечательно! То есть ты согласен, я правильно понял?

— Прежде я хочу услышать ответ на свой вопрос.

— Прости, какой? Я на радостях забыл.

— Почему наши с Ксенией возможные дети будут особенно сильными менталистами?

— Да

потому что моя дочь — одна из сильнейших экстрасенсов нашей расы! — торжествующе выпалил Ламин. — Но с тобой ей, конечно, не сравниться. А вот ваши дети — м-м-м, от перспектив голова кружится! Ну, что ты думаешь по этому поводу? Согласен или надо подумать?

— Мне надо подумать. Вопрос слишком серьезный, чтобы отвечать на него с ходу.

— Это точно.

Глава 12

Ламин одобрительно похлопал Павла по плечу и подмигнул:

— Но мне почему-то кажется, что ответ будет положительным.

— Посмотрим, — усмехнулся Павел и поднялся с кровати. — Аскольд Викторович, мне тут Макс рассказал о Венцеславе…

— Да, неприятная история вышла, — поморщился Ламин. — Здорово нас всех господин Кульчицкий вокруг пальца обвел. Судя по собранным о нем сведениям, он повернутый на чистоте крови рафинированный аристократ, у которого вид собственной крови должен провоцировать обморок. Он всегда и везде прятался за спину своего верного пса, Дворкина, что само по себе наталкивало на мысль о трусливости. И господин Кульчицкий, между прочим, поначалу так себя и вел. Не орал, не возмущался, послушно выполнял все требования… Хитрый, сволочь! Вот и допрыгался.

— Мне не нравится такое положение вещей! Я хочу, чтобы Венцеслава попытались реабилитировать! Меня же вы смогли вылечить!

— Во-первых, ты как раз овощем и не был. А во-вторых — извини, конечно, но ради твоего желания расквитаться с папашей мы не станем тратить время и силы на его восстановление. В таком виде господин Кульчицкий даже предпочтительнее.

— Я все равно хочу с ним встретиться.

— А смысл? Или ты не веришь, что Венцеслав стал овощем?

— Верю. Но хочу лично убедиться. Может, мне все-таки удастся…

— Я считаю это бессмысленной тратой времени. Лучше переключись на приятное — скоро сюда приедет твоя мать.

— Аскольд Викторович, — холодно произнес Павел, — мне не нравится, когда кто-то решает за меня. Я выслушал ваше мнение по этому поводу, но не согласен с ним. Я тратил время и силы на захват Венцеслава вовсе не для того, чтобы выпрашивать встречу с ним! Я хочу с ним встретиться, и я встречусь! В противном случае ни о каких возможных родственных связях и речи быть не может! Если я когда-либо и стану членом вашей семьи, то только равноправным партнером, но никак не мальчиком на побегушках, подобным Шипунову! И сам буду решать, что мне надо и чего не надо!

— Ишь ты! — криво усмехнулся Ламин. — Шантажируешь, значит?

— Скорее, расставляю правильные акценты.

Рептилоид несколько мгновений внимательно вглядывался в глаза Павла, но ничего, кроме холодной решимости, рассмотреть там не смог.

Он молча повернулся и направился к выходу. Открыл дверь и, не оборачиваясь, прошипел:

— Ладно, я распоряжусь, чтобы тебя отвели в исследовательский блок. Тебе позвонят на внутренний телефон.

Затем вышел, громко хлобыстнув дверью.