Танцующая саламандра
Шрифт:
И приехал в поместье буквально десять минут назад. Вернее, не приехал — его почти силой привез Мартин, встретивший Дворкина в фойе клиники Ловецкого и ужаснувшийся от вида нашего когда-то бравого секьюрити.
И я его понимаю…
Мы все ужаснулись, а Марфа всплеснула руками и расплакалась — что, впрочем, не помешало ей тут же захлопотать над своим мужчиной, утирая украдкой слезы.
И было чему ужасаться. Александр действительно словно обуглился. Раньше я считала, что выражение «почернеть от горя» — художественный вымысел, для усиления впечатления,
Но оказалось, что так бывает. Может, тому виной был загар Дворкина, в обычное время делавший его смуглым и обветренным. Но сейчас загар словно вылинял, стал пепельно-черным. И черные круги под глазами. И черные тени на лице. И запавшие скулы. И…
Черное отчаяние в черных глазах. И стыд. И злость. И ненависть. И ярость.
Он был чернее ночи.
— Ну зачем же так убиваться-то, Сашенька? — причитала Марфа, наливая Дворкину травяного чая. — Ты ж загнал себя совсем! Вот свалишься с ног — кто же Павлушу с Моникой искать будет? И Венцеслава?
— Да кто угодно… — криво усмехнулся секьюрити. — Пацаны из детского сада лучше меня справятся.
— Не говори ерунды!
— Я абсолютно согласен с Марфой, — спокойно произнес Мартин, ласково поглаживая мое плечо — я буквально прилипла к теплому и сильному телу своего мужчины, прижавшись к его груди. — Ты один из лучших профи, с которыми мне приходилось встречаться…
— Ты издеваешься?! Нашел лучшего! Прос…л всех и всё! Одна только Варя и осталась, да и то не благодаря моим стараниям!
— Благодаря, благодаря! — встряла я, высунувшись из-под руки Мартина. — И очень даже тебя за это благодарю!
— Спасибо за сочувствие, но…
— Хватит! — неожиданно резко рявкнул Мартин. Мы даже вздрогнули дружно. А Марфа пролила чай, хорошо хоть на стол, а не на колени несчастного Дворкина. — Хватит себя жалеть, Александр!
— Я?! Я себя жалею?! Да я…
— Как вы можете такое говорить, Мартин Игоревич! — немедленно вступилась за своего мужчину Марфа. — Да Саша не присел с той проклятой минуты, не ел, не пил, не спал! Вы же видите! Он себя жалеет! Да если бы хоть немного пожалел он себя!
— Я не о том, — спокойно прервал поток возмущения Мартин. — Физически себя Саша действительно загнал, но все это от жалости к себе — ах, как это так, меня, крутого профи, обыграли! Гордыня это, Саша, не более того.
— Что?!
— То. Гордыня. А надо трезво смотреть на ситуацию. И принять, что ситуация — даже не форс-мажорная, а гораздо хуже. Потому что твой профессионализм, Саша, применим к привычной нам реальности, и там ты действительно один из лучших. Но мы столкнулись с тем, к чему еще пару месяцев назад я относился с насмешкой и скепсисом, считая всю эту экстрасенсорику выдумкой шарлатанов. Пока не испытал на себе гнет чужой воли… — Мартин на мгновение замолчал, по лицу скользнула тень — воспоминание действительно было не из приятных. — И теперь не надо винить себя в том, что не справился — невозможно с ходу просчитать все действия противника, когда до конца не знаешь его возможностей. Ну да, рептилоиды пока нас переиграли,
— Да Пашенька башку оторвет любой змеюке, на его девочку позарившейся! — запальчиво выкрикнула Марфа, а затем ласково погладила плечо Дворкина. — Мартин Игоревич все правильно говорит, ты слушай его, Сашенька, слушай. Паша защитит и Монюшку, и отца своего. А тебе надо ему только помочь.
— Но как?! — Александр устало потер виски. — Как я могу помочь, если не знаю…
Писк мобильного прервал его, Дворкин взял телефон и посмотрел на дисплей:
— Сообщение. С незнакомого номера.
— Глянь скорее, что там! — Марфа нетерпеливо переплела пальцы. — Чует мое сердце — там добрые вести!
— Откуда… — махнул рукой секьюрити, нажимая кнопки.
А потом он открыл текст сообщения.
И мне вспомнилась сказка о живой и мертвой воде. Сейчас Александру явно дали живую.
Он поднял на нас мгновенно просиявшие глаза:
— Это адрес!
— Какой? — озадаченно нахмурилась Марфа.
— Адрес места, где держат Монику!
Глава 36
Желтые глаза по-прежнему держали в плену, не позволяя даже на долю секунды отвести взгляд и расслабиться. Но тиски чужой воли больше не давили душу, не сковывали разум, не превращали в марионетку.
Наверное, при желании Моника смогла бы даже закрыть глаза, избавившись от тошнотворного вида вертикальных зрачков. Но тогда Макс стопроцентно догадался бы, что пленница освободилась от гипноза и на его вопросы она сейчас отвечает так, как хочет, а не так, как надо.
И кто знает, что он предпринял бы еще?
А так — тошно, страшно, хочется проснуться, но надо держаться и изображать послушную куклу. Главное, чтобы игра в куклы не зашла слишком далеко…
А допрос между тем продолжался:
— Что Дворкин собирается предпринять для поиска Венцеслава?
— Не знаю.
— А если подумать? Ну, напряги память!
Глаза приблизились почти вплотную, а губы задел раздвоенный кончик языка. Сдерживать рвотный позыв Моника не стала.
Шипунов отшатнулся и гневно прищурился:
— Противно, значит? Ничего, привыкнешь. И тебе даже понравится, гарантирую!
— Нет.
— Что — нет?
— Не понравится. Ты гадкий.
А что? Она ведь под гипнозом, говорит что думает.
— Поживем — увидим, — желтые глаза на мгновение подернулись похотливой пленкой. — А сейчас давай вернемся к господину Дворкину и остальной банде мартышек. Так что там Дворкин? Он ищет хозяина?
— Наверное.
— Что значит — наверное? Ты жила в поместье Кульчицких, как ты можешь не знать, что там происходит?
— Могу. Мама Марфа запретила меня беспокоить. И меня больше интересует Паша. Я его очень люблю.