Танцуют все
Шрифт:
И как она лишилась денег?! Но осталась жива и на свободе…
Кассета и деньги лежали в Алискиной торбе, с которой подруга уехала в Питер. Денег нет, но за Фоминой продолжается охота. Почему?
— Гош, у Алисы какая-нибудь сумка была?
— Нет.
— А куртка с большими карманами?
— Нет. Футболка и обтягивающие джинсы. Пустая информация. Сумку Алиска могла оставить в другом месте.
Хотя… скорее всего, ее вообще нет.
— Как думаешь, где Алиса может быть? Гоша нахмурился:
— Надежда,
Да, время было. Но за дверью Гошиной квартиры уже топали башмаки преследователей, а заспанный, растерянный Понятовский не лучшее вместилище для секретов. Умная Алиса хорошо себе представляла — сунут Гоше под нос удостоверение, нажмут как следует — и поплывет парень на всех парусах.
Свое сообщение подруга свела до минимума и зашифровала.
Огибая шумные улицы, мы дошли до кафе в сонном от жары переулке и сели за дубовый, накрытый скатертью стол.
— Что тебе заказать? — спросил Гоша.
— Борщ и котлету. И… томатный сок попроси принести, — пробормотала я, задумчиво сминая накрахмаленную салфетку.
Гоша мне не мешал, потягивал холодную минеральную воду и хмуро разглядывал спешащих за окнами пешеходов.
«Сцена». Это слово у меня ассоциировалось только с Димоном Фурцевым и его актрисулькой.
Что хотела этим сказать Алиса? То, что она у Фурцева?
Вряд ли. Алиса четко дала понять, искать ее стоит. И прячется она, пожалуй, не у приятелей…
Но что-то эта «сцена» значит?!
— Гошик, ты не мог бы вечером заехать ко мне на машине?
Игорь не стал спрашивать «зачем?», а только буркнул «во сколько?» и вцепился зубами в бутерброд с красной рыбой.
— Часиков в пять, сможешь?
В половине шестого с работы приходила Димонова соседка — Зинаида. Болтливая сплетница, неравнодушная к сильному полу, не достигшему зрелости. Если попросить Понятовского пококетничать с Зинулей (не увлекаясь!), можем узнать много интересного.
— Ты что-то задумала? — недовольно пробурчал любимый, посасывая дольку лимона.
— Так… мелочи, — уклонилась я и попробовала борщ.
Понятовский отложил лимон, накрыл мою левую руку ладонью и серьезно, как никогда, произнес:
— Надя, ты мне очень дорога. Умоляю, не делай ничего, что может быть опасно.
— Я и не собираюсь, — начала я врать.
— Собираешься, — оборвал Понятовский так сурово, что я невольно почувствовала себя замужем. И он сбавил обороты: — Наденька, с первой встречи меня поразило в тебе необычайно взрослое здравомыслие. И мне будет очень жаль, если тебе оторвут трезвую светлую головку. — Далее грустно и проникновенно: — А ее оторвут обязательно, если ты не угомонишься.
Не менее серьезно и проникновенно я посмотрела
— Игорь, обещаю. Только сегодня, один раз, съездим к Димону, и все. Не беспокойся, Фоминой там нет.
— Тогда зачем?
— Не знаю. Надо.
Больше ни о чем важном мы не разговаривали. За соседний стол сел полноватый блондин с тарелкой супа и сосисками под кетчупом и, казалось, навострил уши в нашу сторону.
Нам теперь все везде казалось и мерещилось. В любом и каждом нам виделись топтуны и преследователи. Подозрений не вызывали лишь старики, дети и голуби на подоконнике.
После прохладного кафе улица оглушала жарой. В желудке уютно плескался вкусный борщ (котлету отдала Понятовскому), клонило ко сну, и, постепенно, в такт шагам, на меня опускалось такое равнодушие, что к дому подошла как раньше, не ожидая милицейского свистка и выстрела в затылок. Первый раз за истекшие сутки было покойно, дремотно и мирно.
— Только не усни на ходу, — попросил Гоша, подволакивая мое тело к подъезду и собираясь распахивать дверь.
Но дверь открылась сама, и нам навстречу выкатился Артем Соколов.
— О! — воскликнул сокурсник. — Здорово. А я звоню, звоню, ни тебя, ни Фомы…
— У меня сотовый сломался, — пробубнила я и кивнула. — А домашний отключили… вчера.
— Понятно, — кивнул Артем и покосился на Гошу. — Я вообще-то по делу…
Догадливый Гоша клюнул меня в щеку, пожал Соколову руку и, бросив «до вечера», отправился восвояси.
Я почти засыпала, но проявлять негостеприимство дурной тон.
— Кофе, Соколов, выпьешь?
— В такую жару? — прикинул Артем.
— Есть пиво…
— Нет, все равно не буду, спасибо. Я вот чего приехал… ты что собираешься Понту дарить?
— В смысле? — промямлила я.
— Надежда, голубушка, сегодня какое число?
— Ну… девятнадцатое… Бог ты мой!! У Понятовского послезавтра день рождения!
— Дошло, — обрадовался Соколов и сел на скамейку. — Меня девчонки прислали. Мы скидываемся на лыжи и ботинки. Вы с Фомой в доле?
«Фома не в доле, это точно», — подумала я, а вслух сказала:
— Алиса, по-моему, уже что-то приготовила. А я с вами.
— Окей. Отдашь потом, на даче, — Артем всегда говорил очень быстро, отрывисто, словно перескакивая по точкам и запятым. — Девчонки торт испекут. Намекни Понту, чтоб на сладкое не тратился, пусть лучше вина возьмет побольше…
Я зевала, не смущаясь; еще минута, и Соколов убаюкает меня докладом о подготовке к ежегодному празднику. Моя кепка кивала в такт точек и запятых, глаза сонно щурились на толстых воробьев, деловито клевавших что-то в траве…
— Эй, Надежда, ты что, спишь? — возмутился Соколов, и воробьиная стайка вспорхнула на дерево. — Я тебя спрашиваю, Фомина плакат нарисовала?!