Танцуют все
Шрифт:
— Какой?
— Поздравительный!! — воробьи вообще исчезли.
— Нет. Она, кстати, в Питер уехала.
— Чума болотная, — буркнул Соколов. — Неделю назад Линка ей фотографию маленького Понта принесла.
— Зачем?
— Купидона рисовать!! Кудрявого и с крылышками! Вместо лука — автомат Калашникова…
— Да ну? — я едва не проснулась. — Понятовский — Купидон с «калашом»? Забавно…
Соколов вскочил, потом опять сел, поерзал задом по скамейке и выдал:
— Не-е-ет, Боткина, я бы никогда на тебе не женился… Не
— Извини, Артем. Что ты там о женитьбе?
— Очнулась, — фыркнул Соколов. — О женитьбе — это я так, для рефлексии, — и, внимательно приглядевшись, разрешил: — Ладно, Боткина, иди дрыхни. Мы сами как-нибудь… девчонки частушки распечатают, на месте сориентируешься.
И, похлопав меня по плечу, умчался по своим, всегда многочисленным, делам.
День рождения Игоря Понятовского друзья всегда превращали из тривиальной пьянки в выездное выступление агитбригады. Судя по разговору с Соколовым, сценарий этого года прост — частушки на фоне вооруженного Купидона.
И кого это наш скорострельный еще поразить успел?!
Я шагала по ступенькам лестницы и пыталась ревновать. Получалось не шибко. Возможно, прав Артем, не баба я… калькулятор. Соколов еще… жениться не хочет… бедный Гоша…
Мысли путались, я с трудом заставила себя раздеться, рухнула лицом в подушку и уснула через секунду, не увидев первой овцы.
Снился мне родной дом, моя детская комната, папа, сидящий за письменным столом: в руках у него логарифмическая линейка, — и пытается, родной, с ее помощью вычислить, куда делась Алиса Фомина.
…Во второй половине дня в нашу комнату пробиралось солнце. Его лучи скользили по полированному шифоньеру и отражались на подушку. Сейчас на подушке лежала моя голова, лучи щекотали в носу и заставляли проснуться. Я закрылась плюшевым мишкой и попыталась доглядеть сон про папу. Но он уже ушел, и его место заняли мысли. Противные и страшные. Дремотная вялость умоляла оставить все как есть, плыть по течению инертным бревном и надеяться стать Буратино с пятью сольдо…
Но какова Фомина?! Тайком от меня собиралась рисовать плакат на день рождения Гоши? Или… признаться хотела, что о детдоме рассказала она, и рассчитывала привезти меня на дачу Понятовских главным подарком? Это возможно. В честь праздника я бы ее колотить не стала.
Гоша приехал ровно в пять. С пакетом томатного сока, пломбиром и своим старым сотовым телефоном.
Ни слова не говоря, он вставил симкарту от моего раздавленного мобильника в привезенный телефон и протянул его мне:
— Владей.
Телефон был из дорогих — «Нокиа», но подарок я приняла спокойно. У Понятовского этих мобильников, как грязи. Нормальный человек покупает одну трубу и пользуется ею до трещины в корпусе, Гоша Понт скупает все новинки с интернетами, фотоаппаратами и прочими прибамбасами. Пунктик у него такой. Мама-психиатр даже лечить
Настораживает, однако.
Поболтав о погоде и самочувствии «сутки пьющих женщин», мы спустились к машине и поехали на Юго-Запад к дому Димона.
Постепенно мое сонное равнодушие, что удивляло, передалось Игорю. Он прекратил игру в «вычисли «хвост», оставил нелепые перестраивания из ряда в ряд, нервные рывки у светофоров; в пробке, под каким-то мостом, мы даже целовались минут пятнадцать.
Во дворе фурцевской многоэтажки мы едва нашли место для парковки, и, не оборачиваясь, не глядя, кто въехал за нами, прошли к подъезду.
— Гоша, тебе задание, — поднимаясь в лифте на восьмой этаж, сказала я, — разговори Зинулю.
Понятовский сморщился.
— Надо, Гоша, надо. Специально не спрашивай, кто заходил и когда…
— А ты?
— А я в засаде у лифта. Пойдем вместе, швырнет ключи и носом дернет. А с тобой, «милый кексик», — гнусаво протянула я, — соседка поболтает.
Приходящих к Димону студентов Зинуля уверяла, что только-только, едва-едва разменяла третий десяток. Женская часть нашего коллектива была уверена — если и тридцать, то с приличным хвостом.
Собой Зинуля напоминала упитанную морскую свинку — глазки-бусинки в толстых щечках, круглый животик и коротенькие лапки. Похотлива эта свинка была невероятно. Солецкий чуть жив остался, когда согласился чашечку чаю испить. А ведь говорил, что все детство держал свинок. Нравились они ему очень. Раньше.
Пожелав Гоше успехов и терпения, я затаилась между лифтом и мусоропроводом и уставилась в стену, исписанную сопливыми граффити. Стараясь особенно не прислушиваться — не ровен час, вспылю, не выдержу, — погрузилась в созерцание рисунка телевизора.
Прямо напротив двери лифта юный художник изобразил трансляцию мультика о Винни-Пухе. Сам медведь был изображен схематично; на переднем плане сидел грустный ослик Иа над пустым горшочком из-под меда и останками воздушного шарика. Телевизор был удивительно детально выписан. Со всеми кнопочками и логотипом в углу экрана, почему-то MTV.
Свинки Пятачка не было.
Зато, как ни прячься, ни отвлекайся, ласковое похрюкивание Зинаиды проникало всюду:
— Такой ты худенький, Игоре-е-ек, и куда только твоя девушка смотрит?!
На осла по имени Иа девушка смотрит! И скрипит зубами.
— Пойде-е-ем, — пела Зинуля, — я тебя буженинкой угощу… сочной…
О том, что Зинуля прилично зарабатывает и отлично готовит, знали все молодые мужчины квартала.
— Нимфоманка, — яростно прошипела я, стиснула кулак и впилась ногтями в ладонь. Оказывается, не совсем калькулятор, ревную.
Но Гоша отбился сам. Красный, как вареный рак, он выскочил к мусоропроводу:
— Даме надо в лечебницу или замуж, — проблеял Понятовский.