Танцы марионеток
Шрифт:
Тогоев поискал под столом, извлек несколько мелких мандаринов, зажал их в руке. С проворством обезьяны принялся чистить один из них, но, не дочистив, остановился и крепко стиснул в кулаке переспелый плод. Шкурка треснула, и сок закапал на матовую черную поверхность стола. Глядя на это, Сергей подумал, что в лихорадочных движениях Тогоева есть что-то болезненное.
– Только о себе и думает! – в бешенстве бросил тот, забыв про мандарин. – А обо мне она подумала?! Если ее, стерву, поймают и прижмут к стенке, то и меня прихватят за одно место!
Он выругался так, что даже
– Вас не смущает, что ваша дочь хочет убить человека? – не сдержался он.
И тут же пожалел о своем вопросе. Будущий депутат перевел на него помутневший взгляд и посмотрел так, словно только что вспомнил о существовании Сергея Бабкина.
– Человека?.. – повторил он со странной интонацией. – Человека-человека… Человечка!
Тогоев втянул воздух через сжатые зубы – получилось что-то вроде потрескивания. Желтая кожа, казалось, пожелтела еще больше, и Олег Борисович сам стал похож на какой-то экзотический фрукт с почерневшей на макушке кожурой, который кто-то тщетно пытался расколоть.
От его взгляда, нервной возбужденности и повторения одного и того же слова Бабкину стало не по себе. Капли сока продолжали падать с мандарина, они уже слились в желтую лужицу – Тогоев выжимал его все сильнее, – и резкий запах раздражал ноздри Бабкина. Правой ладонью бизнесмен постукивал по столу равномерно и быстро, словно вколачивая что-то в столешницу, и этот сумасшедший ритм все убыстрялся и убыстрялся. Наконец Тогоев ударил с силой и остановился.
На лбу его под четкой линией волос вылезли крупные капли пота, и Бабкину представилось, что кто-то все-таки ухитрился выжать из Олега Борисовича мандариновый сок. Его все больше настораживала атмосфера в этой большой комнате с книжными шкафами, за которыми кто-то стоял, и он обдумывал, как бы деликатнее закончить разговор и дать понять заказчику, что теперь тому следует самому разобраться с дочерью.
Но Тогоев его опередил.
– Я с ней сам разберусь, – глуховато сказал он, будто дословно прочитав мысли Бабкина. – А вы не лезьте в это дело. Или вы уже влезли?
Черные глаза уставились на Бабкина.
Прежде Сергей думал, что выражение «глаза, как пистолетные дула» – выдумка литераторов, на которых никогда не направляли оружия. Потому что дуло – это дырка, а глаза – это глаза: радужка, зрачок, ресницы… Но в черных глазах Олега Тогоева не было видно зрачка, и оттого казалось, что он смотрит на Бабкина двумя отверстиями в голове.
– Я поговорил с Юлей, – признал Сергей.
– И что она сказала? – без выражения спросил Тогоев, не выразив ни малейшего удивления.
– То же, что и вы. Попросила не лезть не в свое дело. По-моему, она не собирается отказываться от своего плана. Поэтому я и пришел к вам: должен же ее кто-то остановить!
– А если я не остановлю? – по-прежнему безучастно, лишь с нотой легкой грусти поинтересовался Олег Борисович.
– Значит, нужно предупредить Конецкую, – упрямо сказал Сергей. – Вы же не собираетесь…
– Нет. – Тогоев перебил его на полуслове. – Не собираюсь. Все сделаю, идите.
Бабкин
– Что с моим заданием? – спросил он, чтобы выяснить все до конца.
– Вы все сделали в лучшем виде, – охотно откликнулся Тогоев, выдержав лишь крошечную, едва заметную паузу перед ответом. – Вторую половину гонорара вам перечислят на днях.
Неожиданно он встал и даже улыбнулся Бабкину. Невменяемый человек, из кулака которого капал сок от зажатого в нем мандарина, в одну секунду сменился ответственного вида работником («партийцем», – подумал Сергей), энергично и радостно рапортующим о последних достижениях в сфере сельского хозяйства.
– Благодарю вас, Сергей, за качественно выполненную работу! – Олег Борисович повысил голос и распрямил спину. – При первой же необходимости я вновь обращусь к вам!
«Служу Советскому Союзу!» – едва не ответил Бабкин, до того нелепо и неуместно прозвучали слова Тогоева. «Как с трибуны выступает… Будущий депутат, мать его!»
Однако Сергей промолчал, лишь неловко наклонил голову в знак признательности за столь высокую оценку его заслуг и вышел, едва не наткнувшись перед дверью на одного из «мальчиков» Тогоева. «Надеюсь, больше ни одной из этих рож я не увижу, – мрачно пожелал он про себя, спускаясь с лестницы под пристальным взглядом дворецкого, и снова вспомнил Тогоева с его насквозь фальшивой улыбкой, произносящего слова благодарности. – Вот же псих…»
Дождавшись, пока машина Сергея скроется в конце начинающей зеленеть аллеи, Тогоев, стоявший возле приоткрытого окна, укоризненно сказал:
– Ай-яй-яй!
За его спиной вырос человек, в котором Бабкин, окажись он в эту секунду в кабинете, узнал бы бритоголового, сопровождавшего их с Макаром во время первого визита.
– Витя, я очень огорчен, – отчетливо произнес Тогоев, дергая левым веком.
– Действительно неприятно, Олег Борисович, – вежливо и тихо согласился Витя, зная по опыту, что с шефом, находящимся в таком состоянии, нужно только соглашаться.
– Юльку можно припугнуть, но ты ведь знаешь, она у меня девочка упрямая, безбашенная, – почти ласково сказал Тогоев. – Припугнуть припугнем, а оно раз – и не подействует! И поступит моя Юленька по-своему. Значит, нужно как-то иначе этот вопросик решить… Вопросик-вопросик! Решить…
Он обернулся к начальнику службы безопасности, но смотрел не на него, а на стул, где сидел Бабкин.
– Ты понимаешь, Вить? Наш доблестный детектив не успокоится.
Виктор согласно кивнул.
– Чего доброго, волну поднимет… – вслух размышлял Олег Борисович. – Сболтнет лишнего… А вдруг и в самом деле Юлька меня не послушает, а? Что тогда? Меня же и обвинят!
Лицо его приобрело удивленно-обиженное выражение, как у ребенка.
– Меня! Ну разве это справедливо, а, Вить? Вот скажи честно, как на духу!