Танцы марионеток
Шрифт:
Не говори, хотел сказать Сергей. Ты же видишь, она ее не отпустит. Она хочет, чтобы ты унизилась перед ней, вымолвила одно-единственное слово, и после этого она будет стрелять. Ему показалось, что в коридоре за его спиной раздалось шуршание, и он догадался, что это любопытная глупая тетка, которую он видел в прихожей, – сейчас зайдет в комнату и получит очередную пулю. Вторая достанется ему, третьей Сахарова убьет девчонку. А потом что-нибудь сделает со старухой… Вряд ли прикончит ее сразу. Ему вспомнилась заметка в газете,
Конецкая открыла рот, и с этой секунды время для Бабкина пошло очень быстро. Доли секунды ему хватило, чтобы понять, что нужно делать, и сцена развернулась перед его глазами, словно он смотрел фильм. «Кем-то всегда приходится жертвовать», – всплыло откуда-то в памяти. Сейчас это было как нельзя более уместно.
Прыгнуть за старуху. Пуля ударит в нее, и если ему повезет, его не зацепит. Прикрываясь Конецкой, как щитом, преодолеть разделяющие их с Сахаровой несколько метров, обрушить на нее уже безжизненное к этому моменту тело, а там…
Что – «там», он не додумал, потому что время вышло. Бабкин подобрался, готовясь к прыжку, – нужно было преодолеть расстояние до окна —
черт как далеко не успеть пол скользкий
шевельнул пальцами правой руки, в которых вдруг закололо мелкими иголочками,
опрокинуть старуху вправо стул отшвырнуть в нее так повезти вряд ли
и перенес вес тела на левую ногу.
И в эту секунду дверь позади него приоткрылась.
– Можно? – спросил почтительный мужской голос.
Обернувшись в изумлении, Бабкин увидел бочком протискивавшегося в дверь лохматого типа, которого оставил возле раненой старухи. Перевел взгляд на Сахарову и по ее глазам понял, что она видит лохматого впервые в жизни. Но пока она не стреляла, и это внушало надежду, что его план еще может сработать.
– Извините… – промямлил тип, разводя руки в стороны – вокруг его правой кисти болтались четки необычного вида. – Я не знал…
Девчонка на полу вдруг хихикнула.
– Сколько… у нас сегодня гостей, – проговорила она, борясь со смехом. – Марта Рудольфовна, у нас с вами никогда не было столько гостей!
– Мы пользуемся популярностью, – суховато ответила старуха, и Бабкин восхитился обеими. Даже если у первой начиналась истерика, вторая была спокойна. Смерти она явно не боялась.
– Ой, ну все, наверное, – с совершенно неожиданными для нее бабскими интонациями сказала Сахарова, сильнее дергая углом рта. – Вас тут слишком много. Хватит, мальчики-девочки…
Дуло пистолета было направлено на девчонку с разбитой губой, и та зажмурилась совершенно по-детски, правильно оценив, что означают эти слова.
В ту же секунду рыхлый тип взмахнул рукой, странно дернувшись при этом, – Бабкину даже показалось, что в него выстрелили из пистолета с глушителем и сейчас он
Выстрела, которого ожидал Бабкин, не последовало. Вместо этого пистолет упал на пол, глаза Сахаровой закатились так, что стала видна белая сторона глазного яблока, и она повалилась в сторону старухи, ударившись головой о ножку стула.
Железные четки дробно простучали по полу.
Позже Бабкин вспоминал, что больше всего его тогда поразил не парень, рванувшийся к своему странному оружию, а затем с невероятной ловкостью скрутивший им кисти лежащей без сознания Сахаровой, а Конецкая. Не вставая со стула, она обернулась к девчонке, так и сидящей на полу с открытым от изумления ртом, и сказала:
– Голубушка, не строй из себя ворону без сыра. Помоги джентльменам, но сначала одерни юбку – на тебе сегодня не то белье, которое стоит демонстрировать мужчинам.
Эпилог
Лена собирала вещи, которых оказалось на удивление мало. Странно – она столько лет прожила в этой квартире, но большинство вещей принадлежало ее матери, обжившей это пространство, подогнавшей его под себя. «Как и меня, – подумала Лена Дубровина. – Как и меня».
Две сумки стояли у дверей, и она уже собиралась выходить, когда раздался звук вставляемого ключа.
– Лена?!
Ольга Сергеевна уставилась на сумки.
– Что происходит? Ты куда?
Лена аккуратно обошла ее, положила на сумку сверху теплый свитер, подаренный бабушкой.
– Я уезжаю, – сказала она.
– Куда?
Она нашла в себе силы выпрямиться и посмотреть матери в глаза.
– От тебя, мам. Подальше от тебя.
Ольга Сергеевна изменилась в лице.
– Я не понимаю… – начала она, – почему…
– Потому что я больше не хочу быть твоей марионеткой, – сглотнув, сказала Лена. Каждое слово давалось ей с трудом, его приходилось выталкивать из губ, которые не хотели слушаться, а норовили расползтись и искривиться в рыданиях. – Я тебя очень люблю, но ты больше не будешь мною управлять. Я знаю, что это ты виновата в том, что случилось с Николаем Евсеевичем и с Валентиной Захаровной. И той девушкой с восьмого этажа. Кого ты наняла, чтобы ее сбили?
Ольга Сергеевна отшатнулась от нее, выставила руку в предостерегающем жесте, но теперь слова давались Лене легче, чем раньше, и она продолжала, удивляясь тому, что слез совсем нет:
– А еще ты меня обманула. Я встретилась с Инной Аркадьевной – мы поговорили, и она призналась, что это ты попросила ее сказать, будто ребенок той женщины из ее подъезда, с которой Вася раньше встречался, – его. А это неправда. Это не его ребенок. Я всегда верила тебе больше, чем ему, и в тот раз поверила тоже.