Танцы на минном поле
Шрифт:
“Ничего, — Геннадий Валерьянович сощурил глаза, отчего его лицо приобрело необычайно хищное выражение, — недолго тебе, голубь, веселиться. Новый год встречать тебе в следственном изоляторе". Мысль о том, что заокеанские коллеги беззаботно съедят предложенную “дезу” не посещала голову полковника Коновальца. Для этого он слишком долго работал в структуре, где доверчивость считалась едва ли не основным пороком. Золотое правило разведки: ”Факт сам по себе еще ничего не означает”, он помнил, как “Отче наш”. Можно было предполагать что, получив тревожные известия из Москвы, американцы кинутся проверять и перепроверять упомянутые в докладе факты со скрупулезной тщательностью. Большинство фактажа
В дверь постучали:
— Разрешите, Геннадий Валерьянович!
Коновалец оторвался от своих размышлений. Его губы тронула едва заметная улыбка. Человек, просивший у него аудиенции, был великим артистом, и если бы при этом он не был столь же великолепным контрразведчиком, можно было бы смело говорить, что он зарывает талант в землю. Вошедший звался Степан Назарович Повитухин. Он одинаково убедительно смотрелся и в образе работяги, возвращающегося с ночной смены, и в роли высокопоставленного чиновника, а доведись ему предстать английским лордом, и здесь бы он был естествен и убедителен. Вернувшись с Северного Кавказа, майор Повитухин продолжил поиски с неизменной тщательностью и железной хваткой.
— Я проверил круг людей, имевших доступ к информации о демонтаже ракет на Северном Кавказе.
— Ну-ну, и что?
— Мне удалось отыскать человека, непосредственно отсылавшего пакеты с фотографиями подполковника Дунаева на все точки маршрута следования группы.
— Вот даже как?! — полковник потер руки. — Это хорошо, это, можно сказать, отлично. И что он?
— Он утверждает, что пакеты, запечатанные надлежащим образом, ему лично в руки, под роспись, вручал генерал-майор Лаврентьев Павел Семенович за две недели до начала операции. На каждом пакете было наименование воинской части, в которую он отсылался фельдъегерской почтой, имя командира, которому надлежало вскрыть пакет, и пометка о том, что его следует вскрыть сразу после объявления начала операции и уничтожить немедленно после окончания. Текст, надписывающийся на подобных пакетах, не менялся, пожалуй, со времени введения фельдъегерской почты.
— Понятно, — кивнул Коновалец. — А что у нас с Лаврентьевым?
— А вот с Лаврентьевым у нас как раз хреново, — махнул рукой майор. — К моменту проведения данной операции ему уже было шестьдесят два года, и, буквально спустя неделю после ее проведения, он был выведен за штат.
— Вот оно что! — Коновалец сурово сжал губы, обдумывая. — Ты предполагаешь, это он?
— Утверждать не могу, — пожал плечами Повитухин. — Но, исходя из того, что, как сообщают коллеги из Кизляра, фотографии, прибывшие на объекты, отличались одна от другой, а время, маршрут следования и все прочие детали группе Артиста были досконально известны заранее, есть основания для серьезных подозрений в адрес генерала Лаврентьева.
Некоторое время Коновалец сидел молча, взвешивая все “за” и “против”.
— Да, пожалуй, ты прав. А где сейчас этот самый генерал, ты уже интересовался? — спросил он, сцепив перед собой пальцы в замок.
— Интересовался, — кивнул майор. — Ничего
— Ну-ну!
— Но в военкомате Ржева, ни о каком отставном генерале ничего не знают, и в пенсионных списках Павел Семенович Лаврентьев не значится.
— Понятно! — Коновалец наклонил лобастую голову и исподлобья посмотрел на своего собеседника. — А дочь? — скороговоркой произнес он.
— Дочь действительно имелась. Скобарь Валентина Павловна, урожденная Лаврентьева. Я связался с Ржевским УВД, утром они мне перезванивали. Получается следующая картинка: в августе девяносто четвертого года, то есть, почти за четыре месяца до акции, они с мужем спешно продали трехкомнатную квартиру в Ржеве, и купили другую, по словам соседей, где-то на берегу Черного моря.
— Может быть, может быть, — выдохнул Коновалец. — Где точно, неизвестно?
— Соседи точно не помнят. Но что-то вроде Сухуми или Батуми.
— Ну, Сухуми — это вряд ли, — задумчиво произнес полковник, — там постреливают, а вот в Батуми, вроде бы спокойно. Квартиры там, по сравнению с Россией, стоят копейки, но, что самое привлекательное, если мы берем за основу версию о предательстве генерала Лаврентьева, в этом месте практически прозрачная граница с Турцией. Так что, свалить оттуда за рубеж пара пустяков. Давай-ка, дорогой мой Степан Назарович, проверь, не вылетал ли наш генерал из Москвы в Батуми где-нибудь в ближайшие дни после отставки.
— Вы думаете, он вылетел из Москвы? — Повитухин недоверчиво посмотрел на начальника.
— Оч-чень не уверен. Шансы примерно пятьдесят на пятьдесят. Сколько-нибудь опытный разведчик так бы ни за что не поступил. Поколесил бы, запутывая след, и улетел бы, скажем, из Киева или же ушел из Одессы морем. Но Лаврентьев не разведчик. Операция готовилась долго, генерал — человек пожилой, и нервы у него, вероятно, не железные. Поэтому, вполне возможно, что как только он получил возможность бежать, он воспользовался ею, не особо заботясь о правилах конспирации. Если это действительно так, то подобный штрих многое дает к психологическому портрету Лаврентьева. Во всяком случае, версию отработать надо. Ну и, конечно же, затребуй из архива личное дело подозреваемого, глядишь, еще что интересное всплывет.
Повитухин кивнул: — Слушаюсь, товарищ полковник. Разрешите идти?
— Давай, Степан Назарович, — Коновалец протянул руку. — Работаем.
В Москве было холодно. Но для зимнего времени это в порядке вещей, ибо Москва находится на широте Доусон-Крик, и воспетые Джеком Лондоном суровые полярные герои вполне могли устраивать излюбленные состязания собачьих упряжек ну, скажем, на Рублевском шоссе. Но москвичи предпочитали заполнять дороги многолошадными железными упряжками. Одной из них в этот момент правил старший лейтенант Полковников. В салоне автомобиля работал приемник, оповещавший москвичей, сроднившихся со своими средствами передвижения, о том, что происходит в мире, по ту сторону тонированных или прозрачных стекол их машин.
“Как сообщает еженедельник “Свободный мир”, — вещал из колонок приятный мужской голос, — вероятность того, что ядерное оружие Советского Союза расползается по планете, весьма велика. Как стало известно собственному корреспонденту еженедельника Евгении Севериновой из информированного источника, только за последние несколько лет зарегистрировано семнадцать случаев попыток хищения ядерного оружия с воинских складов…”
Полковников усмехнулся. Цифру “семнадцать” для статьи он взял с потолка, помня, что доверие к неокругленным цифрам значительно выше, чем к их круглым собратьям.