Танцы на осколках
Шрифт:
Наконец Гера заговорил.
— У меня был друг, лет сто пятьдесят, может двести назад. Ты удивительно похож на него и внешне и в душе. Когда я первый раз прочувствовал тебя еще тогда, в плену, то подумал было, что Сева вернулся. Он был Прежним, как и мы. — Парень замолчал, подбирая слова. — Мы познакомились во время странствий. Я понял, что ему можно доверять и остался с ним, а он верил моим ощущениям, благодаря чему мы не раз обходили стороной возможные проблемы. Как-то мы вышли на Мурку, как вы ее сейчас называете. Она валялась без сознания около небольшого озерца, вроде этого: ослабла от голода. Я присмотрелся к ней: угрозы не было, даже если
Эти двое сначала приглядывались друг к другу, а потом словно с цепи сорвались. И я их понимаю, нам всем было одиноко. Как же их тянуло друг к другу, будто связало что-то, такого я за последующие годы не встречал, хотя людей прочувствовал ни мало. Да… Временами я завидовал им, но потом поблагодарил бога за то, что избавил меня от подобного.
Брест отхлебнул из бурдюка:
— Эт почему?
Гера помассировал себе виски и продолжил:
— Когда Сева погиб, черт, тогда я потерял лучшего друга, а Катерина — ей словно кусок души вырвали, уж я-то как никто это знаю. Вот тогда я и сказал спасибо высшим силам, что не связали меня такими узами.
— Что же стряслось?
— Бессмысленная смерть, вот что стряслось. Сева на охоте напоролся на сук, осталась небольшая рана, царапина. Она загноилась. Заражение пошло в кровь и через неделю его не стало.
Гера умолк, продолжая бесстрастно смотреть в ночное небо сквозь крону деревьев.
— А что же она? — прервал его размышления Брест.
— Пыталась его выходить всю ту неделю. Не спала и мне не давала, я лазал по кустам, искал травы, а она сидела с ним, пыталась сбить жар, как-то облегчить его состояние. Когда его не стало, я еле оттащил ее от тела. Честно говоря, тогда впервые прочувствовал безумие в его чистом состоянии. Не было ни страха, ни надежды, ни каких-других человеческих эмоций. Одно чистое безумие. Я пытался ей помочь, но она впала в кататонию — состояние, когда не реагируешь ни на что. Тогда я похоронил Севу и попытался ее увести, но она вдруг очнулась и принялась вырываться. Богом клянусь, я пытался ей помочь, но… В общем, тогда я ушел один и до позавчерашнего дня ее не видел…
Мужчины молчали. Где-то вдалеке ухнула неясыть, кругом вовсю стрекотали сверчки. Гера молча пил настойку, иногда передавая бурдюк Бресту. Тот решил на время отступить от принципа и ослабить внутренние вожжи.
— Знаешь, а ведь Мурка никогда ни словом, ни взглядом не упоминала, что я смахиваю на кого-то близкого ей.
— Да, — протянул Гера, — Я тоже удивился сначала, а сегодня мы с ней разговорились и знаешь что? Она его не помнит. Совсем.
— Как так? — удивился Брест, — Выходит, не такая уж и сильная любовь, — наемник скривился на последнем слове, — Раз забыла его.
— Нет, тут другое, — покачал головой Прежний. — Люди то, что хотят забыть, на самом деле просто задвигают на задворки памяти, а я прошерстил у нее эти самые задворки
— Как так?
— Думаю, смерть Севы для нее стала таким ударом, что… — парень замолчал, подбирая слова, — Вот у нее же есть способность к самоисцелению? Так вот тут словно ее разум решил исцелиться таким образом.
— Просто забыть?
— Именно, — подтвердил Гера. — Просто забыть.
Брест покачал головой и отпил из бурдюка:
— И что же, я похож на этого… как его… вашего друга?
— Даже представить сложно насколько.
— Дюже странно…
Наемник озадаченно ковырял землю пальцем. Он не знал, что и думать после таких слов.
— Гера, ты мне нравишься. И ты, похоже, неплохой парень, но, чтобы не было недомолвок, мы добудем рубин, и я отвезу Мурку и камень обратно к барону, иначе там забулькает то дерьмо, из которого еще вчера у нас только ноздри торчали. Даже после твоих слов ничего не изменится. Посуди сам: ты ведаешь все о людских душах, но тебя-то никто не ведает, так? К тому ж сейчас ты можешь напеть мне что угодно, лишь бы спасти свою подругу.
Гера молча выслушал мужчину и, помедлив, ответил:
— Ты прав. Поступай, как знаешь. — Он поднялся на руках, — Что-то продрог я, пойду к костру, поможешь мне?
Брест натянул сапоги и, поддерживая парня, зашагал обратно в лагерь.
***
Утром Прежнему сломали кости. Заново. По уши залили свистнутой у священника бормотухой, искалеченные ноги намазали успокаивающей мазью и наложили добротные шины. И теперь Гера восседал в телеге в дюбель пьяный, но с прямыми конечностями, как у Буратино. Руки у него, слава богам, были целы, просто вывихнуты, порезы от ботанга тоже подживали.
Милка правила колымагой, как заправской извозчик, а я скакала позади всех, погруженная в свои мысли. Брест придержал коня и оказался рядом со мной:
— Скоро мы доберемся до отворота к башне Истомира.
— И?
— Я не ведаю, что нас там ждет, но с калекой мы много не навоюем, — он кивнул на измученного парня.
— И что ты предлагаешь, бросить его на дороге? — моментально взвилась я.
— Я погуторил с Милкой, она говорит, что недалеко есть одна изба. Там у нее родня дальняя живет, говорит, пособит в случае чего.
— Ох уж мне эти одинокие избы в лесу, — проворчала я.
Не нравилось мне, что придется оставить Геру неизвестно где и с кем, но Брест прав. Если мы хотим добыть рубин, а мы хотим его добыть, то лучше двигаться налегке. К тому же, Прежний может за себя постоять в случае чего, пусть и с перемотанными ногами. Решено, как только я закончу со своими делами, вернусь к нему, и можно будет жить своей жизнью.
— Далеко до твоей родни? — окликнула я Милку.
— Час езды отсюда, — не оборачиваясь, ответила она.
— Добре.
Брест удовлетворенно кивнул и подал коня вперед. А я смотрела на спящего Геру, пытаясь задавить слабый голосок совести, звенящий в голове, и просчитывала, когда смогу вернуться за парнем. Прежний, словно услышал мои мысли, всхрапнул и отвернулся в другую сторону.
Прости, дружище, придется нам расстаться на время, но если задуманное мной дело выгорит, то разлука будет того стоить.
Глава 15.
— Навья меня задери, женщина, кто твоя родня? — ошарашено протянул Брест.