Танцы на осколках

Пасынкова Юлия Александровна

Желудок скрутило от резкой боли, и меня вырвало. Страх, овладевший сознанием, издал победный клич и, заботливо укутав меня с головы до ног, зашептал прямо в ухо: «Он умрёт! Брест умрёт! Опять… И ты ничего не сможешь с этим поделать. Тебе было хорошо? Ты что-то начала чувствовать с момента смерти Севы, ты начала возвращаться к жизни? Но зачем? Ведь ему осталась неделя. А знаешь? Вообще-то это твоя вина. Почему нет? Ведь это ты украла камень и втянула его во всё это, ведь так? Хм… А что же тебя ждёт впереди… Возможно тебе опять повезёт, и ты встретишь

Севу или Бреста, или как он будет называться в следующий раз, еще лет через двести-триста? Но что от тебя останется? Вопросы-вопросы… Но гарантий и ответов никто не даст, ведь ты опять осталась одна, а этот мужчина, твой мужчина, умрёт. Возможно, уже умер. Ты только представь: глаза не двигаются и остекленели, сам он высохнет, а ты будешь спрашивать себя, он ли это вообще? Я могу продолжать, хочешь? Ведь ты это заслужила».

— НЕТ! — Мой крик разнёсся по всей поляне. Руки не удержали, и я упала лицом в землю рядом со своей рвотой. Силы закончились, и я просто лежала, сокращаясь от судорог, не обращая внимания на физическую боль, пот и лужу рядом. Перед глазами стояла темнота. Не было ни ночного неба, ни силуэтов деревьев, только шум крови в ушах и головокружение. А после пропало тело, остатки воздуха, исчезло всё. Мне нужна помо…

…

…

…

Что-то не так. На лицо течет какая-то дрянь, и кто-то орёт рядом:

— Катька! Катерина-а! Давай-давай приходи в себя. Ну же, малышка!

Я что-то пробулькала, слабо отмахнувшись от струи. Вода? Да, кажется, просто вода. Разлепив с усилием глаза, увидела перед собой два темных силуэта. Герин голос раздался справа:

— Ты как?

— Бывало и лучше, — проблеяла я.

— Я уж думал, ты коня двинула, — ответил парень, усаживая меня, — Ну и запашиной от тебя несёт! Ты в чем тут вывозилась?

— Не лез бы. А-то у меня последнюю неделю желудок слабый, — отмахнулась я.

Рядом проскрипела Ежна:

— Ну и долго ещё будем лясы точить, ась? Поднимайся, жук-притворяшка, уже идтить сможешь! Дела у нас ещё, дела, а мы итак с опозданьицем!

Я кое-как приняла вертикальное положение. Помотала головой: вроде не кружится.

— Как вы меня нашли? И главное: на кой?

— На кой — на кой. На той! — передразнила бабка, — Поднимайся, давай. Мужику помощь треба.

Горло сжалось:

— Он ещё жив? — раздался сдавленный хрип.

— Ненадолго, коли будем медлить. Айда, — бабка поманила пальцем.

Я сидела, не двигаясь:

— Если уж ты не смогла его вылечить, чем я-то смогу помочь… Я… просто не смогу смотреть… как он умирает опять…

Гера переглянулся с ведьмой и сел передо мной на корточки:

— Знаешь. Я, конечно, знал, что ты думаешь только о себе. В основном. Но не знал, что настолько. Там наш друг нуждается в помощи, а ты сидишь здесь и жалеешь себя! Не хочется ей, видите ли, в глаза ему смотреть, всё равно же помрёт! Да, даже перед смертью, надо собрать яйца в кулак, и смеяться в лицо костлявой. Поднимай свою тощую задницу, и пошли спасать

Бреста! За одно и Тринице поможем, что уж.

Я тяжело вздохнула. От меня и вправду смердело.

— Есть ещё вода? Умыться бы.

В лицо опять хлынул поток. И откуда только столько взялось-то? Отфыркиваясь, я отерла лицо от пота и рвоты, с кряхтением поднялась. Ноги еще ватные, но ничего, расхожусь. Гера с молчаливым спокойствием поднялся, разглядывая мои неловкие попытки ходьбы. Ворожея неподалёку задрала голову и рассматривала звезды в небе, иногда что-то бормоча себе под нос. Я перешагнула нетронутую растяжку, отвязала нож.

— А ты ещё помнишь наши старые фокусы, — похвалил Гера, — Я сам чуть не угодил в темноте, да баба Ежна вовремя предупредила.

Я пожала плечами и направилась в шалаш за мешком. Гера прав: надо торопиться. Хранилище никуда не денется в конце концов, а сейчас появился шанс оттянуть смертный приговор наёмнику. Я вышла во всеоружии, готовая раскидывать врагов налево-направо. Удивительно, как человеку придаёт сил принятое решение, и как угнетает неопределённость. Ведьма с Герой о чём-то переговаривались, но заметив меня смолкли.

— На чём будем добираться? — поинтересовалась я.

— Сейчас вихрь поймаем и в путь, — отрапортовала бабуля.

Я тяжело вздохнула: хорошо хоть не в ступе. Пока ворожея бормотала про себя заклятие, а вокруг начали подниматься знакомые ветра, я легонько тронула Прежнего за руку:

— Гера, спасибо тебе. Ты, как всегда, шаришь в людях лучше их самих.

Парень обнял меня и поцеловал в висок:

— Пожалуйста. К несчастью, себя я не очень «шарю», — грустно закончил он.

***

Гжевик нервно вышагивал по залу, отдавая распоряжения солдатам. Появление дочери не смогло отвлечь бравого вояку, и он, ещё более воодушевленный, покручивал усы и думал, как лучше разыграть партию с новыми фигурами. Близилась полночь, и вот-вот должно было начаться наступление. Городская стража — союзники, они перекроют доступ к мосту и постараются не выпустить церковников из Тринницы. То, что стражников ждала верная смерть, барона нисколько не волновало. Мясо — есть мясо, главное защитить крепость.

В зал ворвался Гостемил, расталкивая перед собой людей и бесцеремонно прокладывая дорогу, он чуть было не свалил с ног хозяина:

— Прости, барин. Там… Во дворе… — он не мог отдышаться, а пот каплями скатывался с бледного лба.

— Кого ещё нелёгкая принесла? — нахмурился барон.

Управляющий окончательно лишился дара речи и просто указал пальцем на выход. Гжевик тихо выматерился себе в бороду, широким шагом поспешил на улицу. Со двора доносился громкий ропот, солдаты шумели, о чем-то переговариваясь. Барон грозно вышел на замковую площадь, готовый распять каждого, кто нарушил дисциплину, но тут же осёкся: в центре стояли три фигуры. Мужчина внимательно пригляделся и чертыхнулся про себя.