Танцы на снегу
Шрифт:
Кувырок вылез из кювета, подошел под прикрытием высокой травы к самому краю асфальта, остановился, оглядел дорогу — и увидел такое, что чуть не подпрыгнул. Пройдя по краю прыжков семь, он решился выскочить на дорогу и, перебегая ее, убедился, что не ошибся: на асфальте лежало раздавленное тело Джитти. Он узнал ее задорную мордочку и густые иголки.
Опечаленный, он еще долго смотрел на нее с другой стороны дороги и все думал — как же она не убереглась? Джитти довольно быстро бегала, когда хотела. Видно, она совсем недавно проснулась от спячки, только-только вылезла из набитой сухими листьями норы, шла неуверенно, рассеянно, была невнимательна. Джитти
Итак, Джитти ушла не простившись. Кувырок многим был ей обязан и очень хотел бы сказать ей об этом.
С тяжелым сердцем продолжал он свой путь. Большеглазка, конечно, посочувствует ему, но ей не понять, что значила для него Джитти — ежиха была для нее всего лишь ворчливой соседкой с острым язычком. Придется переживать свою печаль в одиночестве.
Время шло к полудню. Ветер все усиливался, пока не превратился в настоящий ураган. Капустные кочаны срывались с места и катились по полю, как мячи. Тонкие ветви деревьев трещали и обламывались. Прошлогодние листья, неподвижно лежавшие с самой осени, взметнулись и заплясали в воздухе веселыми коричневыми хлопьями.
Кувырок присел под бревном перевести дух. Несколько раз он пытался идти дальше, но всякий раз у него перехватывало дыхание, и ветер врывался в ноздри, заставляя его отфыркиваться. Заяц понимал, что разумнее всего переждать непогоду в укрытии, но Большеглазка ждала зайчат, и он спешил к ней — помочь и поддержать, если потребуется. Большеглазка стала малоподвижной, медлительной, все время помнила о малышах в животе. Место Кувырка было рядом с ней.
Кувырок услышал из-под бревна, что кого-то сбило с ног и поволокло по тропе. Когда упавшему удалось подняться, он забрался под другой конец того же бревна.
У Кувырка мех встал дыбом. Это был взрослый горностай, крупный и сильный. Он уже почти расстался с белой зимней шкуркой, но не до конца перелинял, и на белой, красиво выгнутой арке спины торчали клочья рыжего меха.
Заяц еще не отдышался, и, хотя его задние ноги уперлись в землю, готовые оттолкнуться, он остался на месте, напрягшись. Горностай пристально смотрел на него, и его глаза светились красным, как вишенки.
Горностаи тоже танцуют, как и зайцы, только их танец — пляска смерти. Они поднимают на задние лапы свое тоненькое и гибкое, как ивовый прутик, тело и раскачиваются перед жертвой, приводя ее в гипнотическое состояние. Добыча неотрывно смотрит им в глаза, а они, танцуя, приближаются к ней, пока не окажутся на расстоянии прыжка. Тут они бросаются и вонзают жертве в шею, у самого затылка, свои острые как иголки зубы. Льется кровь. Обычная добыча горностаев — кролики и зверьки поменьше, но Кувырок знал, что при случае они могут напасть и на зайца, если рассчитывают с ним справиться.
— Бел зай! — хрипло произнес горностай.
Кувырок молчал. Он так и не научился как следует понимать древний язык барсуков, ласок и горностаев.
Хищник повторил:
— Бел зай.
Горностай перевел взгляд на свою шкурку, потом снова посмотрел на Кувырка и еще раз сказал то же самое.
Кувырок наконец понял. Он и сам еще не перелинял полностью, и на его шкурке оставались белые участки. Горностай, очевидно, впервые в жизни видел зайца, который менял зимой цвет. Заметив, что Кувырок его понял, горностай непривычным жестом склонил голову набок.
И тут, под завывание ветра, Кувырок ощутил какое-то странное братство с хищником.
Кувырок испытывал сложную смесь чувств: от ужаса до радостного возбуждения. Это была его вторая встреча с горностаем на плоской земле. Первый горностай полез за ним в кроличью нору, но ушел, прогнанный барсуком. В тот раз Кувырок не чувствовал ничего, кроме ужаса. Он и сейчас боялся, но этот страх странно смешивался с наслаждением — удивительное переливающееся чувство, опасная драгоценность, — хотелось и отбросить ее, и любоваться ею, прижимая к сердцу.
А горностай был страшен, но и прекрасен — холодный, как льдинка, горячий, как язык пламени. Когда он приоткрыл пасть, показался красно-розовый язычок и белые точки зубов. От сверкающих глаз до черного кончика хвоста он был хищником, демоном с черной душой. И в то же время это было обычное живое существо, лесной и полевой житель, которому природа предназначила питаться мясом.
Вокруг бушевал ветер, а два зверя рассматривали друг друга, и каждый был погружен в собственные мысли.
Внезапно горностай слегка подался к Кувырку — не угрожающе, скорее всего он просто стал поудобнее, перенес вес с одной лапы на другую, но заячьи инстинкты взяли верх. Задние лапы Кувырка распрямились, как две могучие волосатые пружины, и он помчался, прижимая уши к спине и рассекая воздух круглой головой. Кувырок летел, задыхаясь, навстречу ветру, а в груди его билось гордое упоение — он встретился на равных с хищником, он почти потрогал мех своего брата-зверя.
Теперь Кувырок бежал по чистому полю, держась подальше от канав, по берегам которых росли большие деревья, — он опасался, что его пришибет обломившейся веткой. В воздухе летали сорванные с крыш куски черепицы, консервные банки, щепки и дощечки, всевозможные мелкие предметы. Могучие деревья трещали, тонкие гнулись до земли. Обрушивались телефонные столбы.
Ужасный ветер заслуживал уважения, да и требовал его ото всех, кто попадался ему на дороге. Он заставлял морские волны яростно кидаться на берег, забывая границы прилива, и обрушиваться, как водяные горы, сметая и сокрушая все на своем пути. Плохо пришлось домашним животным. Больше всех доставалось курам — их просто поднимало в воздух и швыряло оземь.
Кувырок изо всех сил держался за землю. Несколько раз он терял равновесие и кубарем катился по распластавшейся под ветром траве. Наконец он добрался до Букерова поля. Большеглазка, к счастью, оказалась на месте — лежала под бревном.
— Я вернулся, — сказал он, устраиваясь рядышком, — у тебя все в порядке?
— Хорошо, что ты пришел! Я беспокоилась. Видишь, какой ветер разыгрался!
— Не бойся! — сказал он. — Что тут может с нами случиться? Даже если дерево упадет, бревно нас защитит.
— Ты прав.
Стихия бушевала над островом еще несколько часов. Такого урагана никто на своем веку не помнил. Ветер угрожающе ревел, и даже каменные стены обрушивались, рассыпаясь на отдельные камни. Чайки, сидящие на воде, еще как-то держались, остальных сорвало с места и унесло Бог весть куда. Одной упрямой сове пришлось на время превратиться в летучую мышь, когда она, отказавшись расстаться под натиском ветра с веткой, на которой сидела, перевернулась и повисла вниз головой. Неизвестно, понравился ли ей такой непривычный взгляд на мир. Мыши-полевки летали по воздуху, как хвостатые пули, и для многих из них это кончилось печально.