Танцы на стёклах

Роксана Чёрная

– Это не завтрак, это еда для птиц, – я на это только фыркнула. Не набивать же мне желудок перед репетицией? Я должна порхать по сцене, а не напоминать бегемота в балетной пачке. – Не зря у тебя живот болит второй день. Тебе надо больше есть.

– Ладно, ладно. После репетиции поем нормально, – как всегда согласилась, внутренне закатывая глаза. Я поцеловала мать в щеку и отправилась собираться, потому что до начала занятий в Академии оставалось чуть более часа.

Я выходила из подъезда пятиэтажного дома, прекрасно зная, что за мной пристально наблюдают такие же, как и у меня, синие глаза матери.

Она,

как всегда, беспокоилась за дочь. И, наверное, впервые за много лет это было оправдано. Поступление и подготовка к первому концерту дались мне нелегко.

Я ложилась спать позднее обычного и еще раньше просыпалась, а о нагрузках, сравнимых разве что с подготовкой к олимпийским играм, и говорить нечего.

Я знала, что мама будет смотреть в окно до тех пор, пока я не скроюсь за крупными тополями, которые привычно рассматривала по пути на остановку.

Лето уже закончилось, и осень только-только начала заявлять о своих правах. В городе с миллионом одиноких и не очень сердец начинался новый день. Солнечные лучи пробивались сквозь утреннюю дымку, в которой кружились чуть пожелтевшие листья.

Люди разбегались по делам, будто муравьи. Москва не терпела неторопливости ни в людях, ни в их действиях, и порой сильно мстила за промедление. Этот день не был исключением: шумное рабочее утро уносило людей в новые или привычные дела, словно корабль, отправляющийся в не очень далекое плавание и обещающий к вечеру вернуться в родную гавань.

Я уже давно привыкла к этому ритму и не боялась трудностей. Я встречала их, как старых друзей – тепло, радостно и без страха. Ведь они закаляли характер, они делали меня сильнее. Так учил меня отец, который показал мне в пять лет мир балета и умер ещё через пять от сердечного приступа, так учила моя мать, которая осталась одна содержать троих детей – меня и двух близнецов, Марка и Кирилла.

Преподаватели в балетной школе тоже были щедры на жизненные уроки: упала – встань и танцуй дальше, ошиблась – сделай вид, что так было нужно, больно – терпи и улыбайся.

«Тебя ждет большое будущее, – утверждали они, – и трудности только помогут приблизить минуту славы”.

– А также создадут возможность выбраться из той ямы, в которую загнала их семью смерть отца, – добавляла я про себя.

Но сегодня старые друзья подводили. Тянущая боль в правом боку не давала покоя, а выступление, на котором недавно поступившая студентка лучшего хореографического вуза в стране должна блистать, было близко. «Но-шпа» – а я закидывала в себя уже третью пилюлю – не помогала. Лекарство лишь приглушало тянущую боль, словно накрывая прозрачным колпаком.

Я вышла из трамвая, проигнорировав заинтересованный взгляд незадачливого ровесника, который смотрел на меня всю дорогу, и помчалась в здание с колоннами – построенное еще в восемнадцатом веке, теперь оно было домом для Академии Танцевального Искусства имени Марии Павловой. Солнце уже позолотило лепнину вдоль крыши и теперь слепило, вынуждая меня щурить глаза на красивом лице.

Привлекательная внешность помогала продвижению в балетной карьере, и я не стеснялась пользоваться благами, которыми одарила меня природа: длинными ногами, тонким станом и густыми темными блестящими волосами.

Очередной спазм боли в животе накрыл на лестнице, от неожиданности я охнула и едва

не упала, но тут же постаралась взять себя в руки, посмотрела на ноги – основной инструмент моего ремесла, и выдохнула с облегчением.

Просто подвернула. С кем не бывает.

На самом деле не бывает. Осознание этого протянуло через тонкое тело нить липкого страха.

Я открыла тяжелую дубовую дверь и с удовольствием вдохнула запахи дерева, мрамора и мела. Процокав низкими каблуками по паркетному полу, я сняла верхнюю одежду и сразу поспешила в актовый зал, на ходу закидывая в себя очередную порцию обезболивающего.

Спустя полчаса изнурительной репетиции главной партии – Терпсихоры, я почувствовала, как темнеет в глазах. Но воля и самонадеянность не дали ни единого шанса проскочить искре сознательности – мысли о том, что стоило бы попросить перерыв.

Я продолжала парить по сцене, как лебедь, изящно взмахивая руками и выполнять гран-жете, пока меня не накрыл очередной сильнейший приступ боли.

– А-а, – закричала я, перекрывая даже музыку, и тут же партнер испуганно выпустил меня из рук.

Раздался глухой звук удара, как будто кто-то разрубил топором полено, но даже боль в копчике от падения не перекрыла ту, что в животе.

Адскую боль!

Шёпот голосов затих и все посмотрели на меня. Кто-то вскочил с места, а кто-то уже достал смартфон и в предвкушении разноса, который неминуемо ждал меня, включил кнопку видеозаписи.

– Машка, ты чего творишь-то? – прокричал мой постоянный, еще с детства, партнер Андрей, ошеломленно взирая на скрючившееся тело у себя в ногах. Он давно подбивал ко мне клинья, но я с завидным упорством игнорировала все потуги молодого и красивого блондина.

– Сальников, что ты сделал?! – к сцене подскочила куратор курса Валентина Марковна и с беспокойством в глазах смотрела на своих студентов.

– Я… ничего. Я только хотел сделать поддержку, а она заорала, выгнулась… и вот, – попытался оправдаться Андрей, а потом посмотрел на меня и с подозрением спросил: – Может, ты беременна? У меня одна….

– Совсем сдурел?! – закричала я, но прозвучало это довольно жалко, потому, что я снова свернулась из-за очередного спазма. Ощущение были, словно кто-то яростно пытался вырваться кусок мяса из моего живота. – Нет, конечно,… Как тебе… Боже, как же больно!

– Так, кто-нибудь уже догадался вызвать скорую? – сердито воскликнула Валентина Марковна, но увидела лишь недоуменные взгляды и направленные на нас камеры смартфонов. – Вы совсем страх потеряли?! Уберите немедленно ваши игрушки, чтобы я на репетициях их вообще не видела, и воспользуйтесь уже кто-нибудь ими по назначению. Идиоты, – пробормотала последнее она себе под нос.

– Между прочим, она уже второй день пьет обезболивающие, – сказала по секрету однокурснице Таня Губанова, но так громко, что слышали практически все.

Именно она – яркая блондинка с глазами изумрудного цвета, в случае моей неудачи получит главную партию, и она, безусловно, это прекрасно понимала, поэтому сейчас улыбалась Сальникову, который в ответ на это лишь закатил глаза.

– Мария, потерпите, вы же будущая балерина, – величаво напомнила Валентина Марковна, когда в очередной раз услышала стон. – Отнесите Синицыну в медпункт, пока не приехала скорая, только аккуратнее.