Танцы на стёклах
Шрифт:
И снова погружение в забытье, а там глаза. Темные как омуты, опасные как обрыв, с которого больше всего на свете хочешь прыгнуть. Врачи так не смотрят на пациенток. Не должно быть в их взгляде влечения, смешанного с острой похотью, от которой дрожь пронизывает все тело.
Этому можно.
Врачам с такой внешностью надо запрещать лечить людей, ведь любая женщина захочет болеть чаще, только чтобы его длинные пальцы снова мягко коснулись и надавили в нужных местах. Так, что даже сквозь эластичную ткань, чувствуешь жжение, совершенно не связанное с трехдневной болью в боку.
Сладенький
Я попыталась распахнуть глаза, но от яркого света зажмурилась, что вызвало новый отток крови в мозгу, и я провалилась в очередное небытие. И там были снова его глаза, в усмешке казавшиеся синими, а в гневе, словно спрыснутыми чернилами. Темный, глубокий, манящий взгляд.
Завитки серого тумана понемногу рассеивались. Слова, смысл которых прежде до нее не доходил, начинали рождать в мозгу логические ассоциации. Теперь я понимала, кто я и где нахожусь. Я – Маша Синицына, дурочка, пропустившая свое первое соло на сцене, отдав лавры Тане Губановой – блондинке с выжженными перекисью волосами. И теперь эта мымра будет танцевать с моим лучшим другом Андреем. Возможно, это и неплохо, теперь его внимание переключится на новую партнершу. Я же буду освобождена от его нелепых и никому ненужных поползновений.
В голове зародился образ другого человека, чьи знаки внимания я бы приняла. Я бы позволила себя коснуться там, где были лишь мои руки, взглянуть на то, чему лишь зеркало было свидетелем.
Порочные, неправильные мысли о его руках, губах и волосах в которые хотелось зарыться принесли организму новый приток крови и в голове уже яснее зашумели голоса.
Я напрягла мышцы тела, мысленно прощупала позвоночник, конечности, место операции и, что удивительно не почувствовала боли в окровавленных, от постоянного ношения пуант, пальцах. Её заглушила пульсация в правой стороне живота. Операция.
Мне сделали операцию по удалению аппендикса. Он это сделал. Сладенький Станислав Алексеевич. Он проник в неё скальпелем и достал лишнее из тонкого, но сильного, привыкшего к нагрузкам, тела. Вошел. До него, это никому не было позволено.
Ему можно.
Шум извне усилился, и я расслышала голоса. Женские. Один тонкий, надрывный, а другой мягкий, низкий.
Кажется, обсуждали последний сериал по второму каналу, которые так любит мама. Мама. Она на работе и вряд ли успеет сегодня зайти. А сколько вообще прошло времени?
– Сейчас три часа дня, – послышался тихий, как шелест листвы за окном, голос сбоку и я повернула голову. Открыла глаза. Женщина. Женщина с короткой пышной стрижкой в стиле восьмидесятых и ласковой улыбкой на полноватом лице. Такие обычно присматривают за детьми. Такая нянечка в детском саду была и у меня.
– Я что, вслух спросила время? – с тихим недоумением в голосе спросила я, хотя внутренности сжал страх.
Собственный хрип вместо нормального голоса поверг меня в ужас. Словно я вместо занятий балетом, курила каждую свободную минуту. Горло было иссушенным, как озеро в пустыне, и ощущение песочной бури в легких не вызывало удовольствия.
– Так
– Как всё? – мое лицо медленно покрылось краской стыда.
– Все, все, – хрюкнула девушка от смеха. – И что Машей тебя зовут. И про Сальникова и про… – она сделала паузу, близкую к театральной. – Станислава Сладенького, – девушка улыбнулась широко и довольно, словно поведала ужасную, но очень пикантную тайну Мадридского двора.
Я же закрыла глаза от стыда, чувствуя, что задыхаюсь.
Идиотка, идиотка.
– Да ты не переживай, в Станислава Алексеевича все немного влюбляются, – по-доброму заговорила женщина справа. – Меня, кстати, зовут Надежда.
Ну, точно как нянечку в моем садике.
– И совсем я не влюбилась, – пробурчала я, сама себе не веря. – Приятно познакомиться.
За стакан воды сейчас можно было бы и убить. И очевидно, что судьба, не желая смерти ближним, подарила Маше прохладную воду. Бутылку протягивала ей девушка с короткой стрижкой.
– Я Катя. Твой пакет у кровати стоит, принесли недавно, – кивнула она куда-то вниз, но воды там вроде нет, так что бери мою.
Я уже не слышала её. Весь мир сосредоточился на прозрачных каплях, стекавших по запотевшей бутылке. Дрожащие пальцы открутили пробку. Еще секунда и к пересохшим губам коснулась поцелуем леденящая прохлада влаги.
Волшебно.
Я жадно поглощала прохладную, невероятно вкусную жидкость и ощущала, как та проносится внутри, словно потоки воды по высушенным руслам. От удовольствия глаза сами собой прикрылись. Только напившись, я ощутила, что действительно проснулась от тягостного послеоперационного сна. Теперь я оживала.
Нет ничего вкуснее воды: с утра, чтобы запустить обмен веществ, перед едой, чтобы съесть поменьше. Особенно сладостен вкус жизни после тренировки, когда тело ломит и болит, когда оно покрыто испариной, а в горле стоит, вот точно такой же ком.
– Спасибо, – голос вернулся в норму. – Это восхитительно.
Наверное, девичий довольный вздох был слишком громким, потому что соседки тут же рассмеялись. Искреннее и беззлобно.
А я со счастливой улыбкой вернула бутылку хозяйке и, наконец, осмотрелась. Небольшая палата была выкрашена в ненавязчивый голубой цвет, три белые узкие кровати стояли в ряд, возле каждой располагалась тумбочка, а в самом углу помещения была раковина с квадратным зеркалом.
Я села чуть повыше и ощутила дискомфорт в правом боку. Отогнув край простыни, которой была заботливо укрыта, я задрала больничную сорочку, оголяя бедро, лобок и часть живота.
– Мне тоже переодеться надо? – поинтересовалась я, бросив взгляд на разношерстную одежду соседок. Одна была в видавшем виде голубом халате, в мелкую розочку, а другая в пижаме, под стать олимпийским спортивным костюмам.
– Да, это операционная сорочка, – подтвердила Катя и вернула все свое внимание книге, которую читала все это время. Судя по толщине, очередной фэнтезийный роман.