Танцы железных людей - Танцы медных людей

Сап-Са-Дэ

Частника, приглянувшегося господину Останкину, звали Доктор Философии. Маленький, одноглазый, покрытый багровыми полосами от частых наказаний, он производил впечатление человека делового и романтически-озлобленного. Но господина Останкина привлек не столько сам Доктор Философии, сколько его экипаж: мягкий двухкресельный "Микроцефал" - юркий жук космических трас.

3.

Старт и первые три часа полета прошли в напряженном молчании. Доктор Философии отчаянно выруливал на предназначенную траекторию, бешено молотя по клавиатуре и елозя мышкой. Господин Останкин

попытался было рассказать недавно услышанную им мучительную страшилку, но Доктор Философии просто проигнорировал робкие попытки господина Останкина.

Через три часа Доктор Философии дважды щелкнул мышью и блаженно откинулся.

– Все. Автопилот. Можно расслабиться.

– Почему вы не пользуетесь голосовым управлением?

– Чтоб не реагировать на бородатые страшилки.

– Но разве он не настраивается на ваш голос?

– Это понятно. Настраивается. Я, на самом деле, хамлю. Просто с клавиатуры удобнее.

– А. Хамите.

– Точно. Вас картинки со смеющимися детьми не интересуют? Недорого отдам. По минус-наказанию каждую.

– Но если вас поймают, то оштрафуют на два наказания за каждую? Это же бессмыслица!

– Чушь. От наказания меня не убудет. А на минус-наказание можно в комнату смеха сходить. Посмотреть на смеющихся дам.

– Так вы, выходит, антисоциальный тип!

– Не менее антисоциальный, чем вы, благочестивый.

– Это почему?

– Вы со своим благочестием нахапали столько минус-наказаний, что вам их за всю жизнь не истратить!

– Я оставлю их детям, скоро будет восстановлен закон о праве наследования, чтобы можно было передавать минус-наказания детям.

– Ага. И выбранные вами дети никогда не почувствуют обжигающего прикосновения хлыста, никогда им не будут загонять иголки под ногти, никто не будет закапывать кипящее масло в их очаровательные глазенки. Вы педофил?

– Я?.. С чего вы так решили?

– С чего? Я думаю, вы хотите протащить этот закон, а потом прийти к своим детям и сказать им: смейтесь, дети, теперь вас никто, кроме меня наказать не сможет!

– Хмм... Но я ведь не покупаю ваших картинок.

– А зачем вам это? Вы можете подкарауливать детей в раздатчицах пирожных, собирать их и говорить: дети, чего вам не хватает для праздника? пирожные есть, мороженное, соки и лимонады тоже есть, но это не праздник? какой же праздник без смеха? Смейтесь, дети, я дам вам сто минус-наказаний, каждый из вас сможет улыбнуться по целых четыре раза! И заржете так заразительно.

– Несчастный. Мучаетесь. Скажу вам, как человек опытный, это очень быстро надоедает.

– Правда? Не верю! Все вы, благочестивые подонки, так говорите. Чтобы простому человеку не так завидно было.

– Простой человек! А кто вам мешает стать благочестивым?

– Только не надо меня тут разводить на вашей вонючей минус-наказанской мечте! Знаю я. Все просто: месячная школа, двухнедельные курсы и трехсекундная лекция аж на самой старушке-Земле! Ну не у всех есть способности к этому вонючему благочестию! Я полжизни проведу под хлыстами, чтобы отмытарить

эти школы-курсы-лекции, а толку будет ноль!

– Неизвестное всегда пугает. Я вас понимаю. Но посмотрите сюда.

Господин Останкин отвел манжету своего робокостюма. Страшный красный шрам образовывал браслет на стыке руки и кисти господина Останкина.

– Что это?
– изумился Доктор Философии.

– Ампутация кисти без наркоза. Четырежды за полгода благочестия.

– Хо! Так вы - наш. Драный пес! Сейчас я вам свои регалии покажу.

Доктор Философии стремительно поднял подол юбки. Бедро Доктора Философии представляло из себя сплошной шрам. Кое-где кашицей свисали кустарно зашитые ткани. Фиолетовый набухший фурункул красовался под коленкой Доктора Философии. Венчало картинку разноцветное клеймо на внутренней стороне бедра.

– Хлыстование, каленое железо, зубчатые дубинки, - комментировал Доктор Философии, - а фурункул... шурупы, которые мне под коленные чашечки ввинчивали, оказались нестерилизованными.

– Да. Понимаю. Все на ходу делается, - господин Останкин снял нижнюю часть робокостюма.
– Я-то на ампутациях специализируюсь.

Длинные ровные ноги господина Останкина покрывали кольца шрамов.

– Вот это - обычная пила. Долго и очень болезненно. Вот это циркульная пила. Быстро, но умопомрачительно горячо. Это - топор. Боль остается надолго.

Доктор Философии хмыкнул:

– Вот, что значит благочестивый! За тысячу минус-наказаний любой орган можно обратно пришить. Лучшие микрохирурги в вашем распоряжении!

– Вы опять о своем?

– Ладно. Не буду. А вот верхняя часть у меня так себе.

Доктор Философии быстренько снял серебристую блузку. Шрамы. Порезы. Яркий спиралевидный шрам от пупка по животу. Господин Останкин посмотрел на него с нескрываемым недоумением.

– Понимаю, - застенчиво покраснел Доктор Философии.
– Детство. Все мы начинали с сеппуку.

– А что это у вас за орган между грудей болтается?

– Неудачка. Пытался щупальце пришить, но оно не прижилось. Вот мембрана под правой лопаткой прижилась.

4.

– Что она делает?

– Примитивный орган. Фиксирует концентрацию ненависти.

– Действительно примитивный.

– Ладно вам! С вашим-то благочестием можно и не такие органы отрастить!

– Я, честно говоря, не очень этим увлекаюсь.

Господин Останкин снял верхнюю часть робокостюма, лифчик и ягодичный массажер.

Доктор Философии залюбовался небольшими, с гордо поднятыми сосками, грудями, изъеденными язвами.

– О!
– воскликнул доктор, заметив страшный шрам, опоясывающий точеную талию господина Останкина.
– Деление тела! Фантастика! Я только раз видел такое. Человек показывал шрам за пять минус-наказаний.

– Подделка, - томным голосом сообщил господин Останкин, ему явно была приятна реакция Доктора Философии.
– Я - единственный! Подойдите поближе.

Господин Останкин слегка оттянул кожу на ребрах, под правой грудью. Кожа с треском разошлась.